Каждый камень, каждое растение пребывали в полной гармонии с остальными, словно все это спланировал какой-то божественный ландшафтный дизайнер; все было тщательно вылизано и выстрижено, будто здесь поработал японский садовник-миниатюрист.
— Эй, — сказал Буш, щелкнув пальцами. — Тут такая красота, но…
— Я знаю, — отозвался Майкл, стряхивая наваждение.
— Как, по-твоему, они знают, что мы здесь?
— Не думаю, что тут есть камеры слежения или электричество. Но есть только одна дорожка — сто ярдов открытого пространства до входной двери.
— Ты думаешь, они там?
— И они либо захватили тех, кто здесь живет, или уже убили их.
— Знаешь, — сказал Буш, — если это и есть то самое место, со всем золотом, драгоценностями…
— Да, и еще кое-чем, что пугает меня.
— Скажи мне, что у тебя есть план, — проговорил Пол, обратив к нему умоляющий взор.
Сент-Пьер двинулся по естественной каменной дорожке, держа руки на виду. Его «Зауэр» был засунут сзади за пояс; на плече висел ранец, пряча блеск рукоятки другого пистолета. Буш лежал у выхода из пещеры, уперев приклад снайперской винтовки в плечо. На этот раз магазин был полон.
Майкл прошел мимо горячих источников, ощущая исходящее от них тепло. Он присмотрелся к деревьям в саду, недавно подстриженным, приведенным в идеальный порядок. Рассказ Симона о том, что находится на Канченджанге, вызвал большие сомнения, а теперь он в буквальном смысле оказался в легенде, в мире мифа, о котором говорили вполголоса.
На ходу Майкл ощутил слабый прохладный дождичек и отметил, что буря стихла, а еще продолжавшийся снегопад на открытом пространстве доходил до земли мелкими водяными каплями.
Он направился к длинной лестнице, ведущей к входу в храм. Лестница имела ширину двадцать футов и состояла из невысоких ступенек длиной в три фута, отчего возникало впечатление, будто Сент-Пьер медленно плывет вверх. По обе стороны шли перила, за многие века отполированные ладонями людей, которые восходили по этим ступеням.
Майкл постоянно стрелял глазами вправо и влево — не обнаружатся ли где признаки жизни. Следов на лестнице не оказалось, как и на площадке, на которой он теперь стоял. Терраса была широкой, полированные столбы поддерживали навес, что усиливало его ощущение, будто он стоит в преддверии алтаря внутреннего святилища.
Двойная дверь имела высоту более пятнадцати футов и такую же ширину и была сделана из окрашенного в темную краску сучковатого дерева, отчего возникало впечатление, будто на тебя смотрят сотни глаз. Ручки на дверях металлические, с веревкой.
Майкл затаил дыхание, взявшись за металлическое кольцо. Он понимал, что выходит из-под защиты снайперской винтовки и, возможно, открывает врата смерти.
Осторожно потянул дверь на себя — и она открылась без малейшего сопротивления.
Глава 47
КК стояла в каменной комнате, где на углубленных в стену полках мерцали сотни масляных свечей, освещавших оранжевым пламенем помещение площадью около девятисот квадратных футов. Рядом перешептывались, не обращая на нее внимания, Веню и Синди.
У дальней стены в позе лотоса сидели сорок монахов. Они были совсем не похожи на то, что ожидала увидеть КК, — все в мантиях, кто в белых, кто в вишневых, кто в синих, кто в шафрановых. Но все мантии разные, никакого общего стиля тут не просматривалось.
Прически у всех разные — не все сверкали лысинами, чего вполне можно ожидать в азиатском монастыре. Хотя у кого-то и были бритые головы, другие щеголяли длинными волосами, а третьи — стрижками, скорее подходящими финансисту с Уолл-стрит. Индивидуальность, однако, подчеркивали не только особенности прически, но и национальности. Большинство монахов были азиатами — японцами, индийцами, тибетцами, китайцами, вьетнамцами, — но присутствовали и африканцы, европеоиды, арабы — представители всех культур.
Еще более необычными были украшения на шеях и талиях. Никакого общего символа не наблюдалось. КК видела знаки всех религий: христианские распятия и кресты, звезды Давида, исламские полумесяцы. Она видела буддистские молельные четки и дхармачакры, индуистские символы омкар и еще какие-то, неизвестные Кэтрин.
Когда отряд появился из пещеры в этом мирке, который она не могла назвать иначе как раем, монахи были заняты работами в храме. Кое-кто в саду, некоторые преклоняли колени в святилище, другие медитировали в специальных маленьких комнатах в храме. Никто не оказал сопротивления людям Иблиса, которые появились с обнаженным оружием. На лицах не появилось удивления, когда они увидели эту бандитскую команду, в глазах не появилось никакого страха, когда их затолкали внутрь и согнали в это помещение.
Ни один из них за все это время не произнес ни слова, кроме единственного монаха, с которым они столкнулись в святилище. Он оказался тибетцем среднего роста, с темными, подстриженными под машинку волосами. На нем была зеленая шелковая мантия с отороченными золотом рукавами и воротом. Если не считать единственного шрама на его правой щеке, кожа у него гладкая и чистая.
Он стоял у алтаря, соединив кончики пальцев в мирной молитве. Невыносимо долго смотрел на Веню. В воздухе повисло ожидание — и наконец монах заговорил. Излучая умиротворение, этот человек сказал:
— Ты совершаешь самую ужасную из всех ошибок.
Иблис выстрелил — пуля попала тибетцу в правый глаз, и часть его мозга растеклась по стене за возвышением.
КК замерла, видя такую жестокость, но то потрясение, что появилось на лице Синди, невозможно не заметить. Она никогда не была свидетелем бесчеловечности Иблиса. Если не считать ее похищения, то жила она как у Христа за пазухой — существовала в своем маленьком мирке, не зная о жестокости, которая может таиться в сердцах некоторых людей.
Хотя КК сдержалась и ничем не выдала своих эмоций при виде смерти монаха, ее разум все-таки прореагировал. Нет, не столько жестокое убийство или та бесстрастность, которую снова продемонстрировал Иблис. Потрясли ее слова монаха. Она поправилась: не то, что он сказал, а то, как он это сказал. Этот человек словно знал, зачем они пришли, даже не выслушав никаких требований от Веню или Иблиса, словно его известили об их приходе. Но больше всего КК потрясло то, что он обратился к ним на идеальном английском.
КК посмотрела через комнату на монахов, которые тихо сидели, исполненные спокойствия. Они молились, словно их и не взяли в заложники, словно и не видели направленные на них стволы.
В дверях появился Иблис. Его внезапный приход вывел КК из полузабытья. Он обменялся с Веню заговорщицким взглядом.
— Нашли, — сказал он.
— Идем, девочки, — сказал Филипп, не глядя в их сторону.
Все последовали из комнаты за Иблисом, двинувшись по длинному коридору, вырубленному в граните и освещаемому неровным пламенем факелов, которые напоминали, что они теперь находятся не в современном мире. Коридор изгибался и петлял, уходя все глубже в гору. Наконец они оказались в большом помещении, факелы здесь горели большие и яркие, рассеивая ползущие отовсюду тени. Круглое помещение со стенами из полированного камня имело площадь больше девяти сотен квадратных футов. На полу и потолке расположились замысловатые рисунки, каких КК в жизни не видела; инкрустированные золотом, они казались абстрактными, но имели какой-то глубинный, духовный, недоступный смысл. Во всех направлениях уходили семь коридоров, словно спицы колеса.
