Камера задержалась на Симоне, лежащем на мраморном полу; судорожные вздохи вырывались из его груди. Потом камера переместилась на Синди, ее опухшие глаза смотрели с отчаянием, тушь растеклась по лицу от слез. Человек взял ее под подбородок, чуть приподнял ее лицо ближе к камере, улыбнулся в последний раз — и экран почернел.
Майкл и КК стояли в гулкой тишине комнаты, смотрели на лужу крови, на пустой стул.
— Его зовут Иблис, — тихо сказала девушка, переведя взгляд на черный экран телевизора.
Майкл молчал, пытаясь осмыслить случившееся.
— Он опасный и спятивший — хуже не бывает. — КК впилась взглядом в телевизор, словно боялась, что, оторвав от него взгляд, разорвется на части. — Он вор, Майкл. Не чета мне…
— Откуда ты знаешь?
Кэтрин села, молчание тянулось, пока она не повернула голову и не посмотрела на Майкла. Глаза полны боли и поражения.
— Он был моим учителем.
Глава 12
При рождении он получил другое имя. Арабское же выбрал, чтобы нагонять страх на людей. На самом деле он родился в Кентукки, в семье жокея. Его мать — наполовину гречанка, наполовину турчанка, и эта смесь, по словам ее мужа, дала вздорную личность. Тот, кто знал судьбу Иблиса, его растленный ум, мог бы счесть, что он из неблагополучной, расколотой семьи или что он, может быть, рос сиротой и ополчился на весь мир за царящие в нем несправедливости. Но на самом деле невозможно представить себе более любящую, устойчивую семью, чем та, в которой он вырос.
Кристофер Миллер-старший, который предпочитал, чтобы его называли Ржавый — прозвище, полученное им за огненно-рыжий цвет волос, какой был у него в юности, — считал себя консерватором, верил в право человека носить оружие и знать, как им пользоваться. Он еще в нежном семилетием возрасте научил стрелять сына Криса-младшего. В восемь лет юный Крис мог попасть в тарелку с пятидесяти ярдов, а к десяти стал настоящим снайпером. Ржавый научил его охотиться и жить тем, что давала земля. Он научил его пользоваться ножом, показал, каким полезным тот может быть в лесной чаще для снятия шкуры с животного, для приготовления пищи, как оружие, как инструмент. Ржавый научил сына выживать и использовать в будущей жизни — будь то в лесной чаще или в джунглях города — эти уроки самодостаточности, выживания.
Нури Миллер была черноволосой красавицей, ее сын унаследовал от нее глаза небесной голубизны и смуглую кожу. Если Ржавый давал сыну уроки выживания с помощью физической силы и насильственных средств, то она обучала его более тонким приемам. Рассказывала ему о людях, учила общению, учила получать то, что нужно, мягким убеждением и рассказами о возможных последствиях. Она научила его поведению в различных обществах, что прекрасно умела сама, будучи дочерью православного администратора судоходной компании и мусульманки-матери, турчанки по происхождению. Она разбиралась в тонкостях дипломатии, умела вставать на разные точки зрения и таким образом завоевывать доверие у всех.
Такие уроки она давала Крису, и это позволило сыну преодолеть детские комплексы, связанные с внешностью, которой он скорее напоминал террориста, чем парнишку из Кентукки. Он был худощавого сложения, с волосами, черными как смоль; детская красота его личика придавала сходство с женщиной. Ходил он, как легко возбудимая собака, быстрым, порывистым шагом и для такого тонкошеего подростка имел необыкновенно низкий голос.
Когда Крису исполнилось тринадцать, семья переехала в Бруклин, где его отец устроился работать неподалеку — на ипподром «Белмонт» в Элмонте. И вот тут-то ситуация и вышла из-под контроля. Подросток оказался чужаком, говорил с чудным акцентом и необыкновенным голосом, имел до слащавости хорошую внешность и миниатюрную фигуру, а потому он стал объектом насмешек. В шестом классе он проучился, не имея друзей, оставаясь одиночкой, которого все высмеивали. Он не говорил родителям о своих трудностях в школе, о том, как его поддевали, как его колотили ради смеха, чтобы узнать, с какой силой нужно бить для появления синяков на коже.
Он был чужаком, а чужаки, как это нередко бывает, объединяются. Это они не вписываются в общую массу, они нелюбимы, они другие, и они понимают, что сила в численности. Крис нашел дружков в агрессивной среде, которая берет числом, кулаками и в конечном счете оружием. Он стал беспрекословным главарем в шайке из двенадцати человек, научил их стрелять и ухаживать за оружием — навыки, которыми с удовольствием овладевали одиннадцать бруклинцев. Крис научил их пользоваться устрашением, объяснил, как ведет себя испуганный человек, показал, что убеждение гораздо эффективнее физического принуждения.
Их шайка из двенадцати парней обрела дурную славу, стала властвовать на улице. Они брали что хотели и у кого хотели. Самоуверенность росла вместе с умением устрашать; они чувствовали, что весь мир принадлежит им и никому не по силам их остановить.
Это случилось в четверг вечером. Крису тогда едва исполнилось пятнадцать. Они ограбили для разогрева нескольких ларечников, а потом решили совершить что-нибудь более существенное. Несколько пацанов из шайки встали «на шухере», другие заняли позиции в проулке. Крис проскользнул сквозь маленькое окно, благо его миниатюрные размеры позволяли. За поясом у него был нож, за спиной спрятан пистолет, и он чувствовал себя неуязвимым. Быстро прошел по магазину, хватая ожерелья и часы, серьги и браслеты. Ему понравилось это чувство — упоение преступлением, вторжением в чужое пространство. Сработала сигнализация, но это не имело значения — менее чем через минуту он уже выбирался из магазина.
Но когда Крис выпрыгнул из окна и приземлился в проулке, то вместо своих подельников увидел направленный на него ствол полицейского полуавтоматического пистолета калибра 0,38. Его друзья — вся шайка — исчезли. Полицейский был один, пистолет держал двумя руками, по правому виску стекала капелька пота, свидетельствуя о том, что это новичок. Молодой полицейский, пораженный юной внешностью вора, прокричал Крису, чтобы тот поднял руки…
И в этот момент слова отца зазвучали в ушах. Вот для чего он учил его стрелять, обдирать кожу с добычи — чтобы выживать. В лесной ли чаще, в джунглях ли города — отец учил его выживать.
Крис бросил сумку с драгоценностями, отвлекая внимание полицейского. Тот замешкался лишь на одно мгновение, а в следующее был уже мертв. Нож прошил его шею насквозь, перерезал сонную артерию, дошел до самых позвонков — чуть не отделил голову от тела.
Крис оглянулся — вид крови совершенно не смутил его; он бросил взгляд на тело молодого полицейского так, словно ему чуждо все человеческое. С любопытством смотрел, как подергивается уже мертвое тело. Оглянулся и понял, что шайка бросила его — все они пустились по домам к родителям, в безопасное место, чтобы он один разбирался с последствиями.
Полиция пришла три дня спустя по наводкам, по слухам. Они пожелали поговорить с Крисом. Нури, как всегда обаятельная и убедительная, пригласила полицейских и объяснила, что ее сын на ипподроме с отцом. Она приготовила им кофе, сказала, что, вероятно, произошла какая-то путаница и они могут подождать здесь. Но те принесли извинения и поехали прямо на ипподром. Мать поднялась наверх, собрала сумку и разбудила Криса. Они сразу же поехали в Канаду, где она дала ему денег, купила билет на самолет в Турцию и сказала, что вернуться назад он не сможет никогда.
