— Вы думаете, я боюсь смерти? — с напускной храбростью спросила Синди.
— Есть вещи и места, которые хуже смерти, — произнес Иблис, сверля ее глазами. — Гораздо хуже.
— Смерть — это конец всего, — возразила Синди, словно ведя с ним спор. — Никакой жизни после смерти нет. Мы просто прекращаем существовать.
— Ты в это веришь? — Иблис улыбнулся.
— Вы можете доказать противоположное?
— Они там, в твоих университетах, начисто выбили бога из твоей головы, да?
Синди вдруг разозлилась, оскорбленная этим замечанием.
— Для людей вроде вас и КК, я думаю, это было бы правильно. Никакого последнего суда за ваши деяния.
— Нужно ли мне напомнить тебе, что твое неверие и есть тягчайший грех?
Девушка закатила глаза.
— Я не собираюсь вступать в теологические споры с психом.
— Неужели?
— Поверьте мне, вы проиграете.
Иблис выгнул брови и ухмыльнулся.
— Тебя больше заботит не истина, а победа в споре.
— Вы не можете доказать существование бога, дьявола или жизни после смерти.
— Ты когда-нибудь хоть что-то принимала на веру?
— Я верю только в то, что реально, в то, что могу потрогать, в то, что может быть доказано наукой.
Иблис кивнул.
— А что может доказать наука?
Синди упрямо и рассерженно молчала.
— Ты играешь в финансовом мире, осуществляешь рейдерские захваты. Делаешь деньги на несчастьях других. Каждый раз, когда ты получаешь деньги, кто-то их теряет.
— Все это абсолютно законно, — возразила Синди.
— Но нравственно ли? — Иблис помолчал, чтобы придать большую весомость своим словам.
— И это вы говорите мне о нравственности?
— Компания, в которой ты собираешься работать, — они будут, наверное, платить тебе громадные деньги.
— Мне платят столько, сколько я стою.
— И ты веришь в это? А что, если ты узнаешь, что ты — всего лишь пешка в гораздо более крупной игре? Как и большинство рабочих пчелок в большой корпорации — они пешки, зарабатывающие себе на хлеб насущный, чтобы улей стал больше, компания — сильнее, а босс — богаче. Тебя это не волнует? Тебя, с твоей оксфордской степенью?
— Мое время еще придет, — сказала Синди.
— Ты уверена?
Девушка стояла, не в силах скрыть зарождающиеся сомнения.
— Ты с десяти лет стремилась к большим заработкам. Ты всегда говорила: «Тридцать миллионов к тридцати годам, триста…»
— К сорока, — неохотно сказала она.
— Богатство приходит к тем, кто готов рисковать, Синди, а не к рабочим пчелкам, не к тем, кто играет в безопасные игры. А ты в другие не играешь, мисс Чистюля. Ты веришь в обещания начальника, веришь ему, веришь во всемогущий доллар, но твой успех далеко еще не факт. Они, вероятно, обдурят тебя всякими бесполезными опциями, а при выходе на пенсию подарят часы за двадцать пять долларов.
— Они обо мне позаботятся. Я им доверяю.
— А собственной сестре — нет, — сказал Иблис, словно это ставило точку в их споре. — Так вот, я скажу тебе без обиняков. Ты можешь верить боссу, которого никогда в жизни не видела, ты отдала ему свое будущее за обещание долларов, но в то же время ты даже не желаешь рассматривать возможность существования сил более мощных, чем человек, — бога, обещающего жизнь вечную.
Синди смотрела в глаза противнику; она почти не сомневалась, что этот человек находится на грани безумия: он рассуждал о боге, но был готов без колебаний убить ее и Симона, если это будет способствовать достижению его цели.
— Мы рождаемся, живем и умираем. И все — ничего до и ничего после. Никакого бога, никакого волшебства или тайны, ни небес, ни ада. Нет ничего, что вы могли бы сделать или сказать, чтобы убедить меня в обратном.
— А что, если я покажу тебе кое-что? — Иблис расшнуровал кожаный чехол, потом раскрыл внутреннюю застежку, вытащил карту и почтительно разложил ее на столе.
Синди смотрела на тщательно нанесенный рисунок — за всю жизнь она не видела ничего подобного. Потом взглянула в холодные, безжизненные глаза своего тюремщика, не понимая, что он ей показывает и для чего.
— Что, если я открою тебе тайну, — продолжил он, — которая изменит твой взгляд на мир?
Глава 31
КК спустилась по трем лестничным пролетам и приоткрыла большую белую пожароустойчивую дверь из металла. Она выглянула на улицу, в стамбульское утро — температура уже поднималась, из-за высокой влажности каждый вдох давался с трудом. Мощеная улица была почти пуста, если не считать нескольких лавочников, торопящихся по своим делам в преддверии грядущего дня.
Кэтрин постояла в дверях, сердце ее колотилось, ноги готовы были припустить бегом — она не знала, не наблюдают ли за ней полицейские, не следит ли Иблис, не преследует ли еще кто-то неизвестный. А Майкл — она не могла найти оправдания его предательству. Она поверила, отдалась ему. Нет, Кэтрин не ставила под вопрос тот порыв страсти, что охватил их, но факт оставался фактом: он оставил ее, унеся посох, который выкрала она. КК надеялась, что он не предпримет какой-нибудь глупости. Если Иблис узнает, что Майкл жив, то во второй раз этот убийца не даст осечки. У нее оставалось менее пяти часов, чтобы найти Сент-Пьера и отдать посох Иблису.
И тут из-за угла вырулил лимузин; он двигался медленно, приближаясь. КК отступила в коридор, оставив в дверях щелку, чтобы видеть, что произойдет. Черный автомобиль в этом захудалом районе, среди ветхих домишек, совсем не на месте. Он оказался здесь не случайно.
Лимузин медленно приближался, словно присматриваясь и готовясь к прыжку, и наконец остановился. Окно опустилось.
КК отпустила дверь — и та с гулким стуком захлопнулась, а женщина отошла в темноту коридора, готовая пуститься наутек.
— Доброе утро, — услышала она голос снаружи.
Страх мгновенно оставил КК. Она открыла дверь и увидела стоящего у лимузина Майкла. Левой рукой он держал дверь, а правой — пакет из оберточной бумаги.
— Проголодалась? — спросил он.
Кэтрин вышла, посмотрела в обе стороны, не в силах избавиться от своей паранойи, и быстро запрыгнула в машину. Майкл сел следом, захлопнул дверь, и КК впервые с момента пробуждения почувствовала себя в безопасности. В салоне стоял запах свежего хлеба и кофе; вовсю работал кондиционер, разгоняя утреннюю жару.
Майкл улыбнулся ей, открыл пакет и вытащил оттуда две слоеные булочки и бутылку с водой.
— Куда ты пропал, черт побери? — взорвалась КК, давая волю накопившимся злости и обиде. — Я тебе звонила — ты что, не мог ответить?
