Мужчины, со своей стороны, клялись под присягой, что Хельга была согласна на все сексуальные операции, которые происходили в эту ночь. Они клялись, что никакой разницы не было между отношениями Хельги с Указателем и с каким-то другим мужчиной. В подтверждение своих слов они приводили тот факт, что Хельга не кричала и вообще не покинула отель до самого утра – и даже приняла чашку кофе из рук Карла. Все тем не менее были согласны в том, что были сильно пьяны.
Хельга, в свою очередь, не могла объяснить, почему она не кричала, и могла только предположить, что была, очевидно, очень испугана. Она также не могла с уверенностью сказать, почему она оставалась в отеле в течение нескольких часов после инцидента, и объясняла это разве что тем, что чувствовала себя очень слабой, больной и подавленной. Когда ее спросили, почему ей потребовалось пять дней, чтобы подать заявление о якобы имевшем место изнасиловании, она отвечала, что долго колебалась, потому что прекрасно понимала, как может подобный инцидент выглядеть со стороны. Единственное, в чем Хельга была абсолютно уверена, это то, что последние двое мужчин, которые занимались с ней сексом, прекрасно знали о том, что она уже не была добровольным участником.
Суд решил дело в пользу мужчин. Тот факт, что Хельга и раньше вступала в сексуальные отношения с Указателем и Прутом и что она добровольно согласилась идти с ними в отель, говорил против нее. Кроме того, значение имело и то, что против нее одной дружно свидетельствовали четверо.
Хельга покинула Бад-Наухайм почти сразу же после суда. Домой она написала после этого всего раз или два, и Митти слышала, что она теперь живет в Гамбурге, но вскоре ее следы затерялись.
Карьеры четырех участников инцидента были полностью подорваны. Какое бы решение ни принял суд, столь грязный инцидент для армии стал слишком заметным событием, чтобы его можно было просто-напросто проигнорировать. Все они превратились в людей меченых. Один за другим они вынуждены были покинуть армию и вернуться к гражданской жизни в Штатах, исполненные горечи и злобы, и совершенно ничего не почерпнули из своего печального опыта. Совсем напротив. Все четверо были абсолютно уверены, что весь инцидент являлся по отношению к ним грандиозной несправедливостью и что женщина по имени Хельга преднамеренно решила их свалить, не имея на то решительно никаких оснований, кроме разве что своих порочных наклонностей и задетого женского самолюбия.
Этот случай шокировал и привел в замешательство как армию, так и местное общество. Джек, которого тоже вызывали в суд в качестве свидетеля для того, чтобы он пересказал последовательность событий первой части вечера, чувствовал, что его эмоции и принципы оказались в полном разладе и неразберихе. Он вступил в интенсивную переписку со своим братом Гарри по поводу этой ужасной истории. По мнению Гарри, вина четырех военных была совершенно очевидной, и вообще он считал, что они еще очень легко отделались. У Джека не выработалось столь ясной позиции. Он вспоминал, как плакал юноша Брэд в комнате для свидетелей, убеждая присутствующих в том, что он думал, что для такой женщины, как Хельга, не имело никакого значения, сколько мужчин она принимает за один вечер.
А каково твое мнение, Джек?
– с негодованием спрашивал своего брата Гарри. –
Может быть, ты тоже так считаешь? Неужели служба в армии делает человека настолько тупым и бесчувственным, что он способен изнасиловать женщину по недоразумению?
Нет, конечно, Джек знал, что сам он никогда на такое не способен, но тем не менее пребывал в тяжелых размышлениях. Он размышлял о том, каким же человеком мог стать он сам, если бы не повстречал на своем пути Полли. Неужели он стал бы таким же, как Брэд? Неужели он тоже был бы способен напиться до чертиков и отнестись к женщине не как к цельному и сложному существу, со своими чувствами и болью, а как к своего рода двуногому сексуальному животному? Вполне возможно. К сожалению, это было вполне возможно. В каждом мужчине заложено нечто темное: именно поэтому мужчины так легко способны убивать. Джек был солдатом и знал это очень хорошо. Инцидент в Бад-Наухайме показал ему, к чему может привести эта темная, нецивилизованная сторона мужского существа, если позволить ей одержать верх. Он сам получил урок, который не мог забыть никогда.
Джек мог предать любовь Полли, но любовь Полли не предала его.
22
В конце концов Полли покинула лагерь мира в Гринхэме с раной в сердце, которая так и не зажила. Она так и осталась неустроенной и неспокойной. Она просто не могла вернуться к своей прежней жизни – единственной, которую она знала в прежние годы, и эта жизнь теперь протекала без ее участия. Все ее друзья из тех времен уже обучались на вторых курсах университетов. Она виделась с ними от случая к случаю, но уже не имела с ними ничего общего. Она прекрасно понимала, что где-то в глубине души они ее очень жалеют.
– Что ты собираешься делать после всего этого? – спрашивали они ее. – Ты же не можешь бороться за мир всю свою жизнь!
– А может быть, и могу, – отвечала Полли, хотя и понимала, что это звучит глупо.
Все еще пребывая в поисках всего и ничего, она стала путешественницей. Участницей одной из колонн движения «Новая эра», которые в это время странствовали по стране. Полли нравилось жить в движении. Это создавало впечатление, что она куда-то стремится. Она начала встречаться со случайным знакомым, торговцем наркотиками по имени Зигги, который владел домиком на колесах «фольксваген». Полли очень увлеклась Зигги. Ему было тридцать шесть лет, он был красив до боли и имел глубокие и пронзительные голубые глаза. Кроме того, он был доктором философии в области эргономики и представлял собой на редкость блестящего и интересного собеседника – правда, когда не был под кайфом. К сожалению, он не был под ним только по утрам в течение пятнадцати минут. Все остальное время он мог только тупо хихикать.
Некоторое время отказ от иерархии и собственности доставлял Полли удовольствие, но это не могло длиться вечно. Медленно, но верно она начала тянуться к более структурированной жизни – к жизни, где она могла бы смотреть телевизор без заглядывания в чужие окна и ходить в туалет, не прихватывая с собой лопату. Ей исполнился двадцать один год, миссис Тэтчер победила на очередных выборах, и, с тех пор как «Дюран Дюран» оказалась на верхних строчках списка самых популярных групп, Полли уже не все было так ясно, как раньше.
В конце концов она покинула и Зигги, чем уязвила его.
– Но почему, Поль? – спрашивал он. – Мне казалось, что у нас впереди целая жизнь!
– Это все из-за твоего хихиканья, Зигги. Я больше не могу выносить это хихиканье.
– Я уже меньше хихикаю! – умолял он. – Я уже начал курить травку вместо гашиша. Это гораздо мягче.
Но все его мольбы были напрасны. Полли оставила колонну и уехала в Лондон, где, в сущности, вела уличный образ жизни, так как в течение двух месяцев стояла в бесконечном, направленном против апартеида пикете возле Южно-Африканского посольства. Во время этого пикета она встретила альтернативного комика по имени Дэйв, который каждый раз обращался к публике со словами: «Добрый вечер, леди и джентльмены! Не угодно ли вам взглянуть на мою задницу?» Дэйв был очень милый, но, по его собственным словам, совершенно не приспособленный к моногамии («Никакой моногамии, ясно?»). По существу, свои номера он рассматривал как средство для ловли девочек. В какой-то момент Полли тоже, может быть, обратила бы свой безрассудный взор в сторону такого образа жизни, но, к счастью для нее, как раз в те дни в обществе началось умопомешательство по поводу СПИДа, и Полли, последний раз взглянув на задницу Дэйва, отправилась в дальнейшие странствия.
