Эд задумался.
— Я полагаю, это решит судья.
Доктор Кох шумно выдохнул.
— К сожалению, это не так. Закон не властен над категорией три. Он не может их наказать, не может удержать от совершения преступлений. Даже в тюрьме они находят представителей первой категории и нападают на них. Общество еще не научилось жить с ними в мире.
Доктор Кох замолчал, погруженный в свои мысли. Эд хотел что-то прошептать на ухо Лайле, но та остановила его, приложив палец к губам.
— Возможно, мне разрешат поговорить с Уреком, — продолжал доктор. — Может быть, до суда, если нет, то после него. Вы не будете возражать, если после этой встречи я снова загляну к вам?
Эд ответил не сразу.
— Я вижу, вы колеблетесь. Я понимаю, что моя просьба не слишком приятна для вас.
— Мне не хочется становиться действующим персонажем в вашей статье.
— Если я напишу статью, то лишь для медицинского журнала, и я обещаю не упоминать настоящих имен.
— Люди догадаются, о ком идет речь.
— Да, такая возможность всегда существует.
— Для вас это важно?
— Да.
— Очень?
— Да, очень.
— Хорошо, — кивнул Эд. — Приходите в любое время.
Кох довольно улыбнулся.
— Мне пришла в голову одна мысль. Ваша приятельница…
— Лайла, — подсказала Лайла.
— Она напоминает мне мою Марту. Разумеется, в молодости. Моя жена, Марта, относилась к категории один. Трудная ноша для женщины. Особенно если она не работает. И замужем за представителем второй категории, вроде меня.
— Откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы школьные учителя хоть чем-то походили на вас, — ответила Лайла.
— Вы очень добры, совсем как европейская женщина.
— Видите, вы вновь вводите категории.
— Достаточно, — вздохнул Кох. — Вижу, что я тут третий лишний. — Он пожал руку Эду, поклонился Лайле и вышел из палаты.
14
Камера в полицейском участке казалась огромной для одного арестованного. Урек смог заснуть лишь под утро. Сквозь решетку он видел большие часы с медленно движущимися стрелками на противоположной стене. Их вид раздражал Урека, потому что кроме часов ему оставалось смотреть лишь на гладкие однотонные стены и железные прутья, отделявшие его от внешнего мира. Вновь открыв глаза, он увидел, что прошло лишь пятнадцать минут, то есть он не спал, а дремал. В шесть утра он отказался от завтрака. Теперь время приближалось к десяти, и он проголодался. Где же Томасси, как говорил его отец, большая шишка в этом чертовом городишке?
Урек забарабанил ботинком по прутьям решетки. Прошло минут десять, прежде чем появился кто-то из полицейских.
— Надень ботинок, — процедил полицейский.
Урек взглянул на него и обулся.
— Хороший мальчик, — хмыкнул полицейский.
— Я не получил завтрака.
— Одну минуту.
Полицейский поднялся наверх и вскоре вернулся.
— Ты же отказался от завтрака.
— Я хотел спать.
— Тут не отель. Ты должен есть, когда тебя кормят.
— Не могли бы вы принести хотя бы чашечку кофе? Пожалуйста, а? — Урек едва заставил себя выговорить последнее слово.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Через пару минут полицейский принес кофе.
— А сливки и сахар?
— Пей то, что дают.
Урек, сгорбившись, сидел на скамье, уставившись в бумажный стаканчик с черным кофе, в который он привык добавлять молоко и три ложки сахара. Впервые он понял, что тюрьма означает ограничение. Еще через час от скуки он мог бы карабкаться по стенам.
Томасси он уже ненавидел. Он охрип от крика, прежде чем к нему спустился сержант.
— Чего ты орешь? — спросил он.
— Не могу ли я поразмяться во дворе?
— Послушай, парень, здесь не тюрьма, а камера предварительного заключения.
— У вас же есть двор.
— Если хочешь поразмяться, делай отжимания, — засмеялся сержант и ушел.
Неужели ему придется сидеть в тюрьме? Он должен выбраться отсюда. Почему мать или отец не придут за ним? Что он будет делать целый день! Урек оглядел голые стены, решетку: запертую дверь, маленькое окно под потолком, также забранное железными прутьями. При всем желании он не мог убежать. Урек весь кипел от ярости.
Послышались приближающиеся шаги. Полицейский ввел в камеру Томасси и закрыл за ним дверь.
— Оставайтесь здесь сколько хотите, — почтительно сказал он.
Томасси предложил Уреку сесть на жесткую скамью.
Сам он остался стоять.
— Похоже, ты рад меня видеть, — хмыкнул Томасси.
— Где вы были все это время?
— Я принес тебе пару журналов, — Томасси протянул ему свежие номера «Тру» и «Популар сайенс». — Тебе нужны очки?
— Кто сказал вам об этом?
— Мне их дал твой отец, — Томасси положил футляр на скамью рядом с Уреком. — А теперь внимательно выслушай меня.
— Когда я выберусь отсюда?
— Тебе предъявят обвинение завтра утром.
— А как насчет залога?
— Ну, мы могли бы обратиться к судье. Он, вероятно, поднял бы сумму залога до двух тысяч долларов. Но дело в том, что я не хочу, чтобы ты оказался на свободе.
Урек едва подавил переполнявшую его ярость. Спокойнее, сказал он себе, спокойнее.
— Происшедшее в больнице будет рассматриваться независимо от драки в школе, — пояснил Томасси. — Это новое преступление, а за два проступка судья, естественно, назначит большую сумму залога.
— Мой старик даст расписку.
— Вряд ли его подпись стоит две тысячи долларов.
— Он обещал, что вытащит меня отсюда.
Томасси покачал головой.
— Я не хочу, чтобы тебя выпустили.
— Обещаю, что на этот раз у вас не будет никаких хлопот.
— Это ты мне уже обещал.
— Я готов поклясться.
— Это не имеет значения.
— Почему?
— Молчи и слушай! — рявкнул Томасси.
— Я слушаю!
— И постарайся понять, что я говорю. Когда тебе предъявят обвинение, я буду настаивать на предварительном слушании. Я хочу выяснить, какие свидетели имеются в распоряжении городского прокурора. Для нас это будет очень полезно. Я хочу узнать о них до того, как мы попадем в Уайт-Плейнс.
