— И сколько учащихся постоянно платят вам деньги?
— Ну, наш директор, как обычно, преувеличивает. Всего лишь шестьдесят один.
Доктор Кох сделал быстрый подсчет.
— Получается пятнадцать долларов в месяц.
— Не совсем, так как не все платят сразу. А с некоторых очень трудно получить деньги, хотя они и обещали заплатить. Но я никогда не бил должников.
— Как вы думаете, не могли бы вы заработать эти пятнадцать долларов?
— Это работа, док. Я должен следить за сохранностью шкафчиков. Я должен сдерживать своих парней. А вам когда-нибудь приходилось пользоваться ножовкой? Эго тяжелая работа.
— Ножовкой?
— Чтобы срезать замок у тех, кто не платит.
— И часто вы это делаете?
— Пока до них не дойдет, что дешевле платить, чем каждый раз покупать новый замок. Этот Джафет, он потратил пять долларов и семьдесят пять центов на специальный замок, который я не могу вскрыть. Ну разве он не псих? Я подсчитал, что этих денег хватило бы на двадцать восемь месяцев. Если учесть, что в году девять учебных месяцев, охрана шкафчика до конца школы обошлась бы ему в гораздо меньшую сумму, не будь он таким упрямым.
— Понятно. Но если бы вы работали по субботам в магазине, подстригали газоны соседям весной и летом, разносили покупки после школы, то за месяц вы смогли бы заработать больше пятнадцати долларов?
— Да.
— И что же?
— Я пытался это сделать.
— И?
— Вы же знаете, как люди относятся к тем, кто на них работает. Сделай то, сделай это, никогда не похвалят за хорошую работу, но не упустят возможности показать, что ты чего-то не знаешь или не умеешь. Я работал в «Сантехнике» Пита, и меня обвинили в том, что я украл какие-то краны.
— Вы ничего не украли, не так ли?
— Я собирался оплатить их из первой же зарплаты. Я откладывал их, потому что мой отец оборудовал ванну на первом этаже и говорил мне, что ему нужно. Отец обещал заплатить мне. Они не имели права обвинять меня в воровстве. Вы знаете, Пит сообщил об этом в школьное бюро трудоустройства, и теперь я не могу найти работу. Что же мне делать, получать пособие? Так мне не дадут пособие. Мне шестнадцать! Пособия дают неграм, а я хочу работать!
— Я понимаю, что вы хотите сказать.
— По-вашему, я что-то не так сделал?
— Я не вправе высказывать свое мнение.
— Вот что я вам скажу. Дело не в пятнадцати долларах, а в том, что я сам себе начальник. Но каждый раз, проходя мимо шкафчика Джафета со специальным замком, я просто выходил из себя от ярости. Я… я слишком много говорю.
— Ничего, ничего.
Они подошли к дому Урека.
— Какие чувства вы бы испытывали, будь вашим отцом мистер Джафет?
— У меня есть отец.
— Да, конечно, но допустим, что обстоятельства изменились?
— Что-то я вас не пойму. Я люблю своего старика.
— Ну разумеется.
— Мистер Джафет ненавидит меня.
— Я убежден, что вы ошибаетесь.
— Откуда вы это знаете?
— Он не производит впечатления человека, который может кого-то ненавидеть.
— Он не позволил мне учиться.
— Почему вас так рассердило выступление Эда Джафета?
— Что значит «рассердило»?
— Вы затеяли драку сразу после выступления.
— Послушайте, этот парень хуже его отца. Он воображает о себе только потому, что знает несколько фокусов. Есть много других вещей, которые ему не под силу. Он не может поднять штангу. Я видел, как он пытался это сделать. Просто умора!
— Разве вам не доставляет удовольствия сознание того, что вы обогнали его в некоторых областях?
— Он…
— Да?
— Он… сукин сын!
— Нам пора зайти в дом. Мне кажется, ваши родители огорчатся, увидев, что я вас расстроил.
— Ничуть вы меня не расстроили. Просто я терпеть не могу вспоминать о нем.
Доктору хотелось обнять его за плечи.
— Если даже Джафет совершенно не прав, ваши чувства по отношению к нему принесут больше вреда вам самому. Да, вы подрались, и он попал в больницу. Я говорил с ним. Он не так уж плох, как вам представляется. Я не могу заставить вас изменить мнение об Эде Джафете, но хочу попросить вас об одном. Не могли бы вы полностью выбросить его из головы?
Доктор Кох вздохнул, понимая, что выполнить его просьбу невозможно.
В гостиной он принял предложенную миссис Урек чашечку кофе. Мистер Урек отослал сына в его комнату и взглянул на доктора.
— Томасси сказал, что вы сможете помочь нашему сыну.
— Да. К сожалению, сегодня я не услышал ничего из того, что следовало бы повторить на суде.
Пол Урек встал.
— Если он нахамил вам…
— Нет, нет, мистер Урек. Но психиатра обычно вызывают в суд, когда встает вопрос о психическом состоянии обвиняемого. Ваш сын совершенно нормален, уверяю вас.
— Еще бы, черт побери! Если б я знал, что задумал Томасси…
— Пожалуйста, успокойтесь. Томасси хочет вам добра.
Миссис Урек подошла к мужу. Доктор Кох понял, что ему пора уходить. Он попросил миссис Урек вызвать ему такси. За семь последующих минут, пока машина не подъехала к дому, они не обменялись ни словом.
19
Томасси остановил машину у небольшого, выкрашенного в зеленый цвет домика Алисы Гинслер. В окнах горел свет. Адвокат поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка.
Дверь открыл мужчина лет тридцати, в майке и джинсах, с длинными волнистыми волосами и пухлыми губами, указывавшими на примесь негритянской крови.
— Мистер Гинслер? — спросил Томасси.
— Мы ничего не покупаем.
— Я ничего не продаю, мистер Гинслер. Меня зовут Томасси, — он протянул мужчине визитную карточку с фамилией и телефонным номером конторы.
— Что вам надо?
— Меня попросили расследовать инцидент в больнице, мистер Гинслер. Можно мне войти? Я пытался позвонить…
— Телефон отключен. Мы не хотели, чтобы нас беспокоили.
Из комнаты тянулся слабый запах марихуаны.
— Не волнуйтесь, — улыбнулся Томасси. — Я не полицейский.
— Вы не похожи на полицейского.
— Билл, пусть он войдет. — К двери подошла миловидная женщина лет двадцати шести, снимая на ходу фартук.
Если она мыла посуду, то не могла курить марихуану, подумал Томасси. Но это ее дом, и она отвечает за все, что делается под его крышей.
