— Так чего ты хочешь?
— Я хотел убедиться, что у тебя все в порядке.
— Почему? — спрашиваю я. — Ты думаешь, что я буду сильно вонять, если помру? Нюхать тут некому.
Потом мы говорим о всякой всячине. Я рассказываю, что нанял человека, который приходит трижды в неделю, чтобы помочь мне с лошадьми, и, если я умру, человек этот знает, где искать номер Джорджа на первой странице записной книжки, под телефонами полиции, пожарной охраны, ветеринара, похоронного бюро.
Джордж подкалывает меня, спрашивает, почему после смерти Марии я не взял в дом женщину. Я говорю, что сам могу позаботиться о себе, приготовить еду, убраться, все такое. Он говорит, что я женился на лошадях. А на ком женился ты, кричу я ему? На преступниках? Судьях? Шлюхах? Сорок четыре года — и все холостяк! Все, наверное, думают, что ты сам знаешь кто или евнух.
— Ты никогда не привозил с собой женщину, чтобы я понял, что у тебя серьезные намерения!
Вот тут он мне и говорит, что в машине женщина.
— Почему же ты не приглашаешь ее в дом, глупец? — кричу я. Выхожу из дома, спешу к машине, открываю дверцу. — Прошу к нам, прошу!
В доме я приглядываюсь к ней. Совсем дитя, по сравнению с Джорджем.
Я пожимаю ей руку. Представляюсь. Спрашиваю, адвокат ли она.
— Нет, — отвечает она.
Меня это удивляет.
В тот вечер мы много говорим. Я извиняюсь за угощение, в доме нет ничего, кроме фасоли и копченой курицы. Они не возражают против такой еды, мы пьем пиво, все так, будто время повернуто вспять и Джордж опять мальчик. Девушка умна. Чувствуется, что она из хорошей семьи. Я спрашиваю, армянка ли она, заранее знаю ответ. Говорю ей, что это неважно. Проходит два часа, и я прошу девушку дать мне ее номер телефона. Вытаскиваю записную книжку и зачеркиваю на первой странице номер Джорджа под телефонами полиции, пожарной охраны, ветеринара, похоронного бюро. Записываю ее номер. Джордж так смеется, что слезы катятся у него из глаз. Он понимает, что я одобряю его выбор.
Они должны ехать в аэропорт. Я не целую ее на прощание, потому что небрит. Отвожу Джорджа в сторону, говорю, что он — никудышный сын, но, возможно, у меня будет хорошая дочь.
— Не торопись с выводами, — останавливает он меня. — Мы только познакомились.
— Лжец, — говорю я.
Они садятся в машину. Я машу рукой. Что-то говорю. Он меня не слышит. Опускает стекло. Я повторяю: «Расскажи ей об армянах».
На следующее утро, в пять часов, я иду к лошадям другим человеком.
Глава 25
Франсина
Я предложила остановиться в мотеле неподалеку от Осуэго, а не ехать сразу домой.
— Я не люблю мотели, — возразил Томасси.
— По-моему, никто не любит мотели. Я просто подумала, что одна ночь в незнакомом месте может нас развлечь.
Он посмотрел на меня так, словно слово «развлечь» для него худшее из ругательств.
В самолете, по пути домой, я спросила, почему мы летали в Осуэго. Чтобы повидаться с его отцом, ответил он. Меня же интересовало, почему возникла необходимость повидаться с его отцом. Как по-твоему, спросил он. Я ответила, что не знаю. Оказалось, что он тоже не знает.
Полет продолжался чуть меньше пятидесяти минут. Подлетая к Ла Гардия, мы полюбовались видом Нью-Йорка. В машине я спросила, где мы будем обедать. Как выяснилось, столика он нигде не заказывал. Я вызвалась приготовить обед из того, что найдется в его доме.
— Вряд ли у тебя будет широкий выбор.
— Я справлюсь.
Когда он уселся на диване, вытянув ноги, с бокалом «Джек Даниэлс» в руке, я спросила: «Что ты обычно делаешь по субботним вечерам?»
— Отдыхаю после полетов, — ответил он.
— Ты же не часто летаешь по субботам, не правда ли?
— Я летаю всю неделю.
Сами видите, разговор не получался. Я приготовила, что могла из яиц и сыра. Нашла бутылку французского вина.
После обеда я села на диван в трех футах от него.
— О чем ты думаешь? — решилась я разорвать томительное молчание.
— Ни о чем.
— Ты в плохом настроении?
— Нет.
— А я вот думаю о Бекете. Два человека сидят в пепельницах по разные стороны сцены.
— Нечего сравнивать нас с Элоизой и Абелардом, — он не улыбается.
Лучше уж пойти на свидание с Биллом, куда угодно, чем сидеть здесь, где ничего не происходит. Только я чувствовала, что сидение это неспроста и что-то должно произойти.
Комментарий Томасси
Разумеется, она приняла как само собой разумеющееся, что ночь мы проведем вместе, идиотка. Ты не возил других женщин в Осуэго. Ты взял ее в Осуэго. Куда ты возьмешь ее теперь? Череп крепится к позвоночнику. Ты формируешь свое мнение о женщине. Берцовая кость крепится к тазовой. Связь становится крепче. Приводит к совместному проживанию. Великолепно. Или ужасно. Хватит рассуждать как адвокат, Томасси. Влюбленному не до рассуждений.
Я должен понять женщину, которая сейчас рядом со мной. Послушай, Франсина, должен тебе сказать, что как личность я сложился в определенный период. Я — продукт своего времени. Любой человек, выросший вместе со мной, досконально знал правила четырех игр: баскетбола, бейсбола, футбола и ухаживания. Франсина, вот как ухаживали по правилам, не только я и мои знакомые, но все. К девушке надо подходить, как к игре в «Монопольку». Игрок номер один, мужчина, должен двигаться от губ к груди и так далее и получить как можно больше, с минимальными потерями для себя. Игрок номер два, женщина, должна вести его, шаг за шагом, к брачному контракту. Шаг первый — знак внимания, заколка студенческого общества или что-то другое. Шаг второй — обручальное кольцо. Шаг третий — ты в осадке, игра заканчивается по причине свадьбы.
Более того, я обязан сказать ей, что в те дни ты не мог не играть или хотя бы притворяться, что играешь, ибо иначе игрок номер два, женщина, и все ее подруги в один голос заявили бы, что ты не мужчина. Я не жаждал исключения из мужского сословия. Франсина, для моего поколения то была высшая форма социального принуждения, этакое насилие без применения оружия: ты играешь или лишаешься права играть. С плохими девушками ты можешь трахаться сколько угодно. Но, если ты появляешься в обществе и трахаешься с хорошей девушкой, готовься к посещению ювелирного магазина.
Вы, молодежь, витаете в облаках, забыв прошлое, не задумываясь о будущем, для вас существует только сегодня, живи им полной грудью, пей, кури, веселись, используй свое тело на все сто процентов. Откладывать что-то на черный день? А если черные дни не придут, говорите вы. Думай о будущем. Что есть будущее? Кислород, плутоний или водород? Я не знаю кому, армянам или папе Томассяну приписать авторство, но отец не раз спрашивал меня: «Что ты будешь делать через шесть лет?» Задай себе этот вопрос, и многое будет выглядеть куда как иначе. Через шесть лет мне стукнет пятьдесят. Что, если ты сейчас забеременеешь, да-да, о такой возможности надо помнить всегда, и в итоге у твоего шестилетнего ребенка будет пятидесятилетний отец. Какому ребенку такое понравится?
