— Из вежливости вы могли бы назвать меня реалистом. Как вы знаете, врачи страхуются на случай преступной небрежности. Адвокаты тоже. Но политики не могут получить такую страховку, потому что почти все виновны в этом. Они говорят, что хотят того или этого. На самом деле они хотят быть избранными. Все остальное вторично.
— Включая закон?
— Да. Им положено представлять своих избирателей. На самом деле они представляют себя. Некоторые окружные прокуроры следуют закону, но остальные — политики, думающие только о своем переизбрании, а в наши дни на изнасиловании не наживешь политический капитал. Вы живете с ним в одном мире. Я знаю единственный способ выжить. Принимать все, как есть. Без стеснения выявлять, где у кого слабое место. Если мой взгляд на жизнь вам противен… вы заканчивали Рэдклифф, так?
— Многие мужчины теряются в компании женщин из Рэдклиффа.
— Милая моя, я не теряюсь ни в чьей компании. Но я тревожусь за наивных людей. Им приходится подолгу тащить на себе тяжелые камни, прежде чем они узнают о существовании тачки.
Он поучает меня, отметила я. Хороший знак.
— Мистер Томасси?
— Да?
— Полагаю, вас никогда не насиловали?
— Меня часто соблазняли.
— Если б вас изнасиловали, мистер Томасси, я уверена, вам бы не удалось выкинуть это происшествие из головы и забыть о нем.
— Месть нельзя расценивать как бескорыстный мотив.
— Я не знала, что вы поборник бескорыстных мотивов.
— Я адвокат. И защищаю права моих клиентов.
— Защитите мои.
— В том-то и дело. Я не уверен, что в данном случае мне это удастся.
— Я вам помогу.
— Как?
— Что-нибудь придумаю. Я не буду смиренно сидеть, ожидая гласа Божьего. Я пойду на все, лишь бы засадить этого паразита за решетку.
— То есть даже наденете бюстгальтер перед тем, как пойти в суд?
— Для этого мне придется купить его в магазине.
— Хорошо, — кивнул Томасси. — А теперь расскажите мне, как это случилось, шаг за шагом. Основные правила таковы: ничего не приукрашивать, не лгать, не утаивать, не подправлять, не опускать. Я хочу знать о происшедшем не меньше вашего. Какой это был день?
— Двадцать второе марта.
— Как я понимаю, свидетелей нет?
— А обычно они находятся?
— Нет.
— Я думала, теперь они не нужны.
— Закон изменился, присяжные — нет. Если вы хотите убедить в своей правоте двенадцать добропорядочных граждан, которых никогда не насиловали, нам необходимо подкрепить ваши слова весьма вескими доказательствами.
— О боже! Вы хотите сказать, что от изменения закона женщинам лучше не стало?
— В тех случаях, когда они предстают перед присяжными, — нет. Ваш отец говорил, что вы ездили в больницу. Они взяли образцы спермы?
— Мистер Томасси, после ухода Козлака я первым делом залезла в ванну. Мне казалось, что меня вываляли в грязи. Я проспринцевалась четыре раза.
— И что сделали в больнице?
— Когда я сказала медицинской сестре, что проспринцевалась, об образцах спермы они даже не заикались. Мне чем-то помазали ссадины от веревок. На руках. Лицо, правда, не трогали.
— Не понял.
— Сейчас все прошло, но он так сильно ударил меня, что на щеке осталась красная отметина.
— Они нашли синяки?
— К единственному на мне синяку он не имел никакого отношения. Я ударилась бедром о выдвинутый ящик комода.
— Доктор заметил синяк?
— Я сказала ему, что Козлак тут ни при чем.
— Правда? Так уж вам хочется засадить его в тюрьму?
— Грязный же у вас бизнес.
— Грязным следует назвать то, что произошло с вами, и вы заблуждаетесь, если думаете, что в суде можно чего-то добиться честностью. Мы имеем дело не с порядочным гражданином, а с мужчиной, который принуждает женщину к сексу. Нормальный человек не станет рисковать своей свободой ради минутного удовольствия.
Вы бы не стали, не так ли?
— На такое способен лишь тот, кому нравится властвовать над другими.
— Вам не нравится?
— Конечно, нравится. Но только не в сексе.
— Совокупление для вас, как хороший обед. Захотел — съел, не захотел — остался голодным.
— Об обеде вы вспомнили не к месту. По-моему, мы уходим в сторону.
— Я не ухожу, — я покачала головой. — Я намереваюсь воспользоваться вашими услугами и хочу выяснить о вас как можно больше, — о насильнике я уже знаю больше, чем нужно.
— Может, вашему отцу следует направить вас к адвокату, который не страдает нехваткой свободного времени?
— Возможно.
Неловкая пауза затягивалась. Каждый ждал, что первым заговорит другой. Он избегал встретиться со мной взглядом. Посмотри же на меня!
— Я извиняюсь, — наконец не выдержал он. — Последняя фраза была лишней. Я заинтересовался.
— Изнасилованием?
— Вами. Как клиентом.
— Я не стану лгать насчет синяка.
— Я не прошу вас лгать. Доктор записал ваши слова?
— Да.
— Понятно. Он дал вам противозачаточную таблетку?
— Я отказалась. Таблетки я пью постоянно.
— Почему?
— Потому что не хочу забеременеть.
— Вернее, потому что вы не знаете, когда в очередной раз ляжете с кем-то в постель, и не хотите неприятных сюрпризов. То есть случайные связи для вас не редкость в прошлом и вы не собираетесь отказываться от них в будущем.
— А у вас таких связей нет? — спросила я.
— Адвокату защиты нет нужды брать под сомнение мои показания, выставив меня порочным соблазнителем.
— Я думала, такое сейчас не допускается.
— Да, конечно, судья может одернуть его, но он донесет свою мысль до присяжных, так или иначе.
— Это ужасно.
— Другого, однако, не дано. Что еще сделали в больнице?
— Инъекцию пенициллина, на всякий случай.
— Это хорошо.
— В каком смысле?
— Они поверили в вашу историю насчет изнасилования.
Историю!
— Дело, значит, безнадежное.
— Безнадежными делами я не занимаюсь, Франсина.
— О?
— Что, о?
— Могу я называть вас Джордж?
— Мое вознаграждение от этого не снизится. Называйте меня, как вам больше нравится. А теперь давайте начнем с самого начала. Что произошло в день изнасилования?
