— Ты меня слышал, — тихо добавила она. Без вопросительной интонации.
— Да.
Вот тут она рассказала ему о темноволосой женщине, с которой столкнулась в туалете.
— Но Клит говорит, что тут нет никакой детской.
— Может, и есть, — возразила Маргарет. — А он лишь хотел избежать лишних вопросов.
— Не будь наивной, — хмыкнул Генри.
Неужели она наивна?
Внезапный стук в дверь заставил их вздрогнуть.
— Через двадцать минут выключаем свет, — незнакомый мужской голос.
— Как в летнем лагере, — прокомментировала Маргарет.
— Как в тюрьме, — отозвался Генри.
— А я думала, что в тюрьмах свет горит всю ночь напролет.
— Вероятно, ты права. Давай разложим вещи до темноты.
— Мы не обязаны им подчиняться, — возмутилась Маргарет. — И погасим свет, когда захотим.
Дело не в том, думал Генри, что она оптимист. Просто она никогда не была евреем.
— Они могут обесточить все здание с общего пульта.
— Сколько прошло времени после обеда? — спросила Маргарет. — Час?
— Примерно.
— У тебя нет необычных ощущений?
— Меня не тошнит.
— Я не об этом.
Генри присел на кровать.
— Мы ничего не пили перед обедом, но…
Маргарет опустилась в кресло у кровати.
— Продолжай.
Генри усмехнулся.
— Если судить по моим ощущениям, я выпил пару коктейлей перед обедом и каждое блюдо запивал вином.
— Все дело в рыбном муссе, — поставила диагноз Маргарет. — Я в этом почти уверена.
— А что в нем особенного?
— У него более терпкий привкус. И он не такой нежный.
— Может, у них свой рецепт.
— Нет, туда что-то добавлено.
— О чем ты?
— Какой-нибудь химический препарат. Благо, выбирать есть из чего. Их несколько десятков.
Генри явно ничего не понимал.
— Если говорить точнее, наркотик. Может, ХТС,
[10]
а скорее всего, верхние листочки и цветки индийской конопли.
— Ты хочешь сказать, мы ели марихуану? — Генри вновь засмеялся. — Я в это не верю.
— Надо добавить самую малость, чтобы получить нужный результат.
— Какой результат?
— Марихуана в пище проявляет себя не так быстро, как при курении. Через час-полтора. Но срок действия удлиняется до четырех, пяти, а то и десяти часов.
Генри, который действительно чувствовал необычную реакцию своего организма, сходную с той, что всегда вызывалась спиртным, не мог не рассмеяться.
— Ты хочешь сказать, что после стольких лет воздержания от утех юности, мне преподнесли их на тарелочке в первоклассном ресторане? Потрясающе. Но зачем они это делают? Чтобы мы похвалили шеф-повара?
— Я в этом сомневаюсь, — покачала головой Маргарет. — Но подозреваю, что нас проще держать в узде, если мы пребываем в приподнятом настроении.
Генри прищурил правый глаз, пытаясь придать лицу суровое выражение.
— А откуда тебе об этом известно?
— В моей работе постоянно приходится иметь дело с наркотиками.
— И даже пробовать их? Ты курила марихуану?
Маргарет помнила слова Генри о том, что евреи поколения его отца практически не прикасались к спиртному. Стопка виски на бар-мицвах и свадьбах, но каждый день перед обедом — ни в коем разе.
— Однажды, — призналась Маргарет. — Восемнадцатилетняя дочь моего давнишнего пациента прибежала ко мне, ужасно взволнованная, думая, что забеременела. Я успокоила ее, заверив, что она ошибается. Но послала ее мочу на анализ, чтобы отмести последние сомнения. Она так обрадовалась, что достала из сумочки самодельную сигарету, так я во всяком случае подумала, и закурила. Но по запаху дыма я поняла, что это не табак. Девушка так горячо благодарила меня, словно я лишь словами освободила ее от эмбриона. Она предложила мне сигарету. Разве я могла отказаться? Затянулась и тут же закашлялась. Когда до нее дошло, что я никогда не курила, она показала мне, как это делается. Набрать дым в рот, дать ему спуститься по пищеводу, затем глубоко вдохнуть и задержать дым в легких как можно дольше.
Генри наклонился и взял Маргарет за руки.
— Ты порочная женщина.
— А ты, мой милый, наивный старомодный ханжа.
Возможно, причиной тому послужило нечто, съеденное за обедом, но уже немолодые люди, прожившие вместе полжизни, испытали какие-то новые чувства. Когда они встали, Генри обнял Маргарет, охваченный внезапным порывом страсти. И тут погас свет, оставив их в кромешной тьме, а через долю секунды зажегся вновь.
— Должно быть, предупреждение, — пробормотал Генри, не желая вспоминать о запертой двери и прочих неприятностях.
И начал раздеваться.
— Когда мы возвращались после нашей короткой прогулки, — заметила Маргарет, — я подумала, что не так-то легко сохранить в тайне происходящее в «Клиффхэвене». Но ведь различным культам и сектам это удается. Помнишь, мы встретили мать Муни, Розу, и не поверили ей, когда она сказала, что ее сына держат под замком. Мы решили, что она преувеличивает.
— Некоторым подросткам, похоже, нравится сидеть взаперти, — Генри вздохнул. — Ты полагаешь, мы попали в сети одной из таких сект, которых, похоже, в Калифорнии пруд пруди?
— Что-то в этом роде, — кивнула Маргарет.
— Помнишь Джоудов? — спросил Генри.
— «Гроздья гнева».
— Совершенно верно. Поселок, в который они приехали, напоминал тюрьму. Ворота, колючая проволока, охранники. И лишь побег позволил им вырваться оттуда. Помнишь, где находился этот поселок?
— Да. В Калифорнии.
Генри обхватил лицо Маргарет ладонями. Слова не требовались. Подумали они об одном. Бежать при первой возможности.
Ожидая Маргарет, принимавшую перед сном душ, Генри в пижаме лежал на кровати, закинув руки за голову, пытаясь собрать воедино известные ему факты и составить общую картину. Неужели всех тех, кого он видел в ресторане, держат в «Клиффхэвене» насильно? Естественно, он не первый, кому пришла в голову мысль о побеге. Вещество, добавляемое в пищу, даже если это неизбежное зло, неужели его достаточно, чтобы держать всех в узде? Невероятно.
Курорт, несомненно, деловое предприятие. Из чего же рождается прибыль? Они могут снимать деньги по кредитным карточкам, но имеющиеся на них суммы иссякнут, а внести новые будёт некому. Если этот безумный курорт существует, то уж не на сбережения гостей. Так откуда идут деньги? И это не головоломка, которую надо решить, но тюрьма, из которой необходимо сбежать.
