— Откуда бы такая кровь… Норвежские китобои, не то… Менструация Диаманды Галас, ишь ты, теперь справа, ладно, не до этого… Париж, туда отправили вагон… Метро… Так, это вообще краска… Такая крыса?…Быть того не может… Стая фламинго… Убрать, только Евразия… Снова крыса… Что ты мне ее суешь?…Магма? Ну, тут хоть цвет похож… Не надо, не глубже ста метров… На трое суток вперед… Прогноз… Автомобиль, французский… Шина?.. Покрышечный цех?.. Опять магма?.. Давай проверим котлы… Что?.. Дать срез!.. Теперь поверхность… Весь котел… Да не отсюда, номер надо… Прогноз… Трое суток… Еще куда ни шло… Восемь дней простоя… Перспективы?.. Неустойка?
Крышка люка на полу, за спиной Ивана приподнялась вновь, и показалась оттуда кудлатая голова со словно бы наклеенным большим угреватым носом и губами цвета перезрелой клубники. Обладатель головы вылез весь и оказался сторожем-истопником по имени Кирилл Тема.
— Жук ты, Иван, — сказали клубничные губы. — В одно хлебло коллективный запас ешь. Буробишь тут уже сидишь. Мог бы и позвонить.
Радужный шарик с появлением пролетария тут же сгинул куда-то, и стало сразу невозможно поверить его существованию в этом мире.
Сторож извлек из недр спортивного найковского костюма пол-литра «Лезгинки» и две туго набитых беломорины.
— Ты, Кирилл, хлеборезкой не греми, — ответил Иван. — Сам, что ли, пришел сюда закатами радоваться?
— Закаты, они тоже способствуют. — Лицо сторожа стало мечтательным, и было удивительно, что мечтательным может стать и такое лицо.
Было налито по рюмке.
— Когда спираль вывозить будем? Инспекция восьмого, стремновато мне. — Кирилл опрокинул мерзавчик в рот.
— А ты БМВ продай, и стремно тебе не будет. «Жигули» купи, или костюм приличный.
— А что костюм?
— Ничего, дешево сдаешься. Сторож на иномарке… Тьфу, пакость какая. Да еще сбруя найковская эта, как братан с рынка.
— Ладно, переоденусь, не ругай, я на английский курс записался, переводить хочу.
— Куда переводить, ты по-русски научись.
— Бог с ним, послушай лучше.
— Да, шуршит что-то.
— Словно шины ночью, уютно…
Солнце уже и вовсе село, а в плоскости пыльного стекла, дрожа, отражались два огонька, алых и ледяных, в июльском глухом одиночестве.
На северной оконечности Коршунска, на острове, посреди заросшего пруда, в липах и черемухе стоял тяжелый деревянный особняк, окруженный темно-зеленой, геометрического рисунка чугунной оградой. Дом этот принадлежал профсоюзному лидеру Резиномоторного Комбината, и сейчас хозяин сидел в плетеной качалке, попивая «Посольскую» и положив ноги в пурпурных носках на стеклянную крышку журнального столика на колесах. Он смотрел видео. «Кулачное право свободы» Фассбиндера.
В душной сиреневой тьме через горбатый мостик, соединявший остров с внешним миром, перевалил черный «ситроэн». Из машины не вылез и не выскочил, а, скорее, возник высокий, рыжий и худой человек. На нем был угловатый поблескивающий пиджак с воротником стойкой, напоминавший нацистский френч, и параллельные очень узкие брюки. Обут человек был в совершенно непристойные лаковые штиблеты с матерчатой вставкой, а на голове его торчали ежом рыжие, жесткие иглы волос. Вытянутый крысиный профиль альбиноса снизу продолжала негритянская в нитку бородка, блестящая от бриолина, кончик которой был продет в просверленный насквозь сапфир.
Человек этот постучал в дверь профсоюзного дома и, не дождавшись ответа, вошел внутрь. Профсоюзный лидер выскочил навстречу нежданному посетителю, слегка согнувшись вперед, и протянул сиреневую в телевизионном свете, бледную ладонь.
— Чем обязан?
— Меня зовут Вячеслав. Для вас Слава. Слава Маев. Независимый консультант. Стратегии оптимизации систем управления, кризисные ситуации. Прибыл с миссией к вам, и с пылу с жару прямо сюда, к основному оппоненту, дабы утрясти и уладить, так сказать, превентивно.
— Станете нам наше недоумье демонстрировать. Хорошо.
Консультант пожал протянутую руку. Взгляд его пробежал по коробке из-под Фассбиндера на столе, по лицу Эдуарда Лимонова в простенке, коснулся тюбика тонального крема на трюмо и наконец остановился на зеленом японском халате, в который облачен был хозяин дома. В глазах консультанта произошел некий мгновенный процесс. Так диски автомата игрального вдруг застывают, демонстрируя игроку его участь. Высокий, худой, как богомол над бабочкой склонился консультант над профсоюзным лидером и, медленно притянув его к себе, поцеловал в губы. Тот на секунду растерялся, потом закрыл глаза и сомлел.
В понедельник, в самом конце рабочего дня, генеральный директор комбината Игорь Ренатович Родионов вызвал Ваню по селектору к себе на ковер. Ваня явился, как всегда, с поднятым к потолку носом и с видом какой-то кошачьей независимости во всей фигуре. Роста он было небольшого, но носил преимущественно короткие куртки, прическу каре и глумливую усмешку в уголке небольшого рта. Сейчас в правой руке он держал черный вакомовский стилус, так держат обычно нож, не собираясь пускать его в ход, а просто демонстрируя наличие оружия.
«Extra still bonus, artistic impression mass» — процитировал про себя Игорь Ренатович любимую игрушку своего сына, чудовищный «Carmageddon».
— Как же это ты, Иван, покрышечный цех остановил без моего ведома, или сдурел ты вдруг.
— В одиннадцатом котле трещина, и обнаружена она будет не позже завтрашнего утра. Менять будем котел, я уж заказ сделал.
— Откуда же ты узнал, нет ведь прибора такого.
— Можете считать, что интуиция. Я вас, Игорь Ренатович, ни разу пока еще вроде не обманул.
— Это да, потому ты и ходишь в инженерах главных, несмотря на гуманитарное образование и щенячий возраст. Однако не суть — сколько, говоришь, будет дней простоя?
— Грубо восемь, сделаем за пять.
— Погоди, сейчас посчитаю… Пять дней. Владимирский заказ летит к едреной матери. Неустоечка будет. Грубо двадцать зеленых тонн, но попытаюсь опустить до семи.
— Так, однако восемь тонн жидкого каучука на полу потянут на пачку потолще, или я не прав?
— Ну, насколько ты прав, мы только завтра утром узнаем, и гляди у меня, если лопухнулся. Твой «Силикон» штук за тридцать сейчас уйдет, вот его и продадим. А пока присядь, есть еще вопросы.
Ваня присел во вращающееся кресло.
— То есть это даже не вопросы, а большой и набирающий силу пинцет. Ты в курсе, что три года назад мы получили ссуду под развитие технологии сверхупругих пластиков. Исследования мы завершили, продукт у нас есть, на чем тебе объявляется спасибо. Однако нам нечем отдавать долг. Рыночный барьер мы не пробьем, хотя бы потому, что наш технологический прорыв является прямым ударом по традиционным энергетикам, а им, сам знаешь, стоит пальцем пошевелить, и не будет ни меня, ни тебя, ни комбината, ни даже родимого Коршунска. Волков, конечно, лучше не бояться, однако, пока завод ест одни автопокрышки, никакую ссуду мы не вернем, и если под продление займа мы не сможем предоставить конкретных гарантий, нас попросту продадут какому нибудь сраному Гудиру, и станут милые твоему сердцу экспериментальные цеха лабать дешевые латексные гандоны. Ваше слово.
