Да да-да.
Да да-ди-да-да.
Да да-ди-да-да.
Да да да.
Она пела. И мир менялся.
О сладостная сила музыки, она возвращала ей молодость. Мелодия вернула ее в тот фарфоровый век, когда она стремилась к высотам классической музыки. Ее план — а первоначально план ее отца — заключался в том, что она пойдет по стопам бабушки и семейную гордость вознесет на новые высоты: сперва Вассар, затем, если она действительно так одарена, как кажется, — Парижская консерватория, затем концертный мир, затем весь мир. Если что-то сильно любишь, говорила ей бабушка Арчер, когда на девочку нападала слабость, — ты согласна умереть за это; потому что, когда мы любим изо всех сил, наши глупые маленькие «я» уже мертвы и нету уже страха перед смертью. А ты бы умерла за свою музыку? — спросила Элен. И бабушка сказала: я думаю, что уже умерла. А через месяц ее настигла весьма жестокая смерть.
Лебедь был, был.
Первая смерть у Элен.
Вторая явилась на занятия по математике, на третьем месяце ее пребывания в Вассаре. За Элен зашла миссис Кармайкл — молодая, хорошенькая, ходившая на высоких каблуках, слегка прихрамывая, — и повела ее в кабинет. К вам приехали, сказала миссис Кармайкл, ваш дядя Эндрю. Он сообщил Элен, что отец болен.
А в поезде из Покипси переменил болезнь на смерть.
А по дороге с вокзала в Олбани, когда они поднимались по Стейт-стрит, добавил, что он,
Немыслимо,
Бросился с виадука на Хоук-стрит.
Элен, спутав страх с горем, сдерживала слезы еще два дня после похорон, но тут мать сказала ей, что с Вассаром для нее все кончено; что Брайен Арчер покончил с собой, промотав свое состояние; что остав шиеся деньги потратят не на образование глупой девочки Элен, а на то, чтобы ее брат Патрик мог доучиться последний год на юридическом факультете в Олбани; потому что адвокат может спасти семью. А что пользы для нее от классической пианистки?
Элен казалось, что она просидела в кресле много часов, хотя инструмента, чтобы убедиться в этом, у нее не было. Но с тех пор как к двери подошел старик-калека Донован, прошло точно не меньше часа. Донован подошел к двери и сказал: Элен, как ты там? Ты весь день не выходишь. Не хочешь что-нибудь поесть? Я кофе варю, не хочешь? А Элен сказала: о, спасибо тебе, старый калека, — ты вспомнил, что у меня еще есть тело, а я уж о нем почти забыла. А кофе — нет, не надо, спасибо, добрый сэр. Есть ли у вас еще такие, как ты?
Freude, schöner Götterfunken,
Tochter aus Elysium!
[12]
День, можно сказать, начался с музыки. Она покинула машину Финни, напевая Те Deum
[13]
— почему, она сама не знала. Но в шесть часов, когда еще не рассвело и Финни с другим гостем еще храпели, Те Deum стало ее попутной песней. На ходу она размышляла о ближайшем будущем, своем и своих двенадцати долларов, последних двенадцати долларов из ее жизненного капитала, — об этих деньгах она не собиралась говорить Френсису, и они были надежно засунуты в лифчик.
Не трогай мою грудь, Финни, там больно, повторяла она снова и снова, боясь, что он нащупает деньги. Финни послушался и исследовал ее только между ног, изо всех сил стараясь спустить, а она, Господи, смилуйся над ней, старалась ему помочь. Но Финни так и не смог, и отвалился в изнеможении и сухом безразличии, и уснул; а Элен не уснула, не смогла — сон казался делом прошлым.
За последние недели единственным, чего достигала Элен во время отдыха, было иллюстрированное бодрствование возле самой границы сна: веселые ангелы, толпы на коленях перед Агнцем, и все они — личинки, порождающие одну гигантскую бабочку ангельских волос, радостное видение Элен.
Почему Элен радовалась в своей бессоннице? Потому что могла уклониться от дурной любви и кровожадных пауков. Потому что научилась прятаться в мир музыки и тешить себя воспоминаниями. Она натянула трико, боком вылезла из автомобиля и пошла навстречу зарождавшемуся дню; утренняя звезда еще светилась на исчезающем небе ее ночи. Венера, ты моя счастливая звезда. Элен шла к церкви с опущенной головой, ступала осторожно. И вдруг появился ангел (а она-то в кимоно) и сказал ей: «Опьяненные тобою, мы вошли в твой светлый храм!»
Как красиво.
Церковь была — Святого Антония. Святой Антоний Падуанский, святой-чудотворец, гроза еретиков, ковчег Писания, отыскиватель потерянных вещей, покровитель бедняков, беременных и бесплодных женщин.
Сюда шли для сохранения души итальянцы, пребывавшие в этом городе на ролях нигеров и миков. Обычно Элен ходила в церковь Непорочного Зачатия — несколькими кварталами выше по склону, но опухоль сегодня давила такой тяжестью — словно булыжник в животе, — что она пошла к Святому Антонию: не так высоко взбираться, хотя итальянцев она боялась. Они смуглые, и вид у них опасный. И еда их ей не нравилась, особенно чеснок И кажется, что они вообще не умирают. Целый день едят оливковое масло, объясняла ей мать, в этом все и дело; ты хоть раз в жизни видела больного итальянца?
Месса еще не началась, но из церкви неслись звуки органа, и Элен поняла, что день обещает быть добрым, раз приветствует ее с утра этой блаженной музыкой. В церкви сидело десятка три или четыре людей — немного для обязательного дня
[14]
. Не все такие обязательные, как Элен, а впрочем, и времени-то всего десять минут седьмого.
Элен прошла вперед и села в третьем ряду слева от прохода, позади человека, похожего на Вальтера Дамроша.
На глаза ей попалась полка со свечами; она встала, подошла и бросила два цента — всю мелочь, какая была у нее в кармане пальто. Органист непринужденно бродил по григорианским хоралам, а Элен зажгла свечку за Френсиса и прочла «Аве Мария», чтобы Господь руководил его в трудностях. Бедный человек кругом виноват.
Элен и сама сейчас помогала Френсису — тем, что не виделась с ним. Это решение она приняла, когда держала в руке коротенький, бескровный и необрезанный пенис Финни. Она не пойдет в миссию, не встретится утром с Френсисом, как условились. Она уйдет из его жизни, ибо поняла, что, снова оставив ее у Финни и точно зная, чем это для нее кончится, Френсис сознательно наставлял себе рога, сознательно унижал ее и таким образом разлучал их с тем, что еще осталось живого от их взаимной любви и уважения.
Зачем она позволила Френсису поступить так с ними?
Ну, она раболепствует перед Френсисом, так повелось с самого начала. Это она своим раболепством поддерживала его отношение к ней на протяжении почти всех девяти лет, что они были вместе. Сколько раз она от него уходила? Десятки и десятки. Сколько раз, всегда зная, где он будет, она возвращалась? Те же десятки, но теперь — минус один.
