Итак, дело сделано. Все методы, кроме простого пера (особенно гусиного), имеют свои изъяны, и здесь также не удалось избежать некоторой расстыковки и образования стилистических заусенцов и шероховатостей. В интересах опыта, однако, можно ими временно пренебречь. Вот эти рыдающие строки зачина пушкинского «Станционного смотрителя»:
«Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался…» — вспомнили?
Теперь подсветим их с неожиданной для них стороны, — застанем врасплох.
Транскрипционный разоритель
Поволжский обтуратор,
Дельтовой биостанции флотатор.
Князь Вяземский
Кто не разминал транскрипционных разорителей, кто с ними не изранивался, кто в гидромуфту рева не вытребовал от них подстарковатой фиги, дабы живописать в оную свою противо-туберкулезную особу на уяснение, картавость и плачевность?
ВНУТРИ АЛФАВИТА
В городе Л. художникам жилось плохо. Поэтому они стремились уехать из Л. в города М. или N. У города N. было то преимущество, что в нем не нужна была прописка, но мало сказать, что он находился дальше, на другой, изнаночной стороне планеты, он также принадлежал другому алфавиту. Поэтому при первой же оказии город Л., поколебавшись недолго, вернул себе имя П., или точнее — С-П. В стране, ставшей, соответственно, из С (официально: С3Р) страной Р (официально: Р+Ф). Надо сказать, что при крушении этой территориальной аббревиатуры, вывалилось из нее и всплыло пол-алфавита, буями отметив на карте место гибели великой лингвистической утопии: почему-то по два (а то и по три) А, К, Л, Т, У, менее употребительные буквы, вроде Э, какие-то странные полубуквы наподобие «еров», и совсем уж некстати посреди алфавита — знаки препинания, следы транслитерации, значки $ и &, транскрипционные закорючки и символы.
Вся эта история может быть увидена и как некоторая, на первый взгляд не очень значительная подвижка внутри алфавита: перемещение из области сонорных звуков — сквозь фрикативные щели — в направлении конца алфавита, или же перегруппировка внутри него, ведущая к активизации и последовательному исчерпанию буквенного запаса кириллицы, — пока трудно сказать, что именно.
В ЖАНРЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ПАСЬЯНСА
Константин сменил имя и принес с собой в торбочке семена греческих букв.
Переписчики заскрипели перьями в кельях.
Красное Солнышко загнал всех в реку на рассвете. Игорь вышел в поле, но попал в плен — и Боян запел.
Поп, у которого на руке было три пальца, одолел того, у которого было только два, и упрятал супостата, будто мину, в земляную яму — откуда в веках зазвучала дивной красоты русская брань протопопа.
Петр
[3]
, как и велело ему имя, из дерева строил только корабли — и утвердил каменный град на болоте.
Ломоносов дрался с немцем за науку.
Мурза Державин и Жуковский-ага передвигались, скользя, по дворцовым паркетам — в изумрудных камзолах, в лощеных черных фраках с алмазными звездами.
Пушкин
[4]
зарядил и выпалил в воздух, будто Петропавловская крепость в полдень. Всех разбудил, кто днем отсыпался и бодрствовал ночью.
Выстрел его загнал Лермонтова в горы и спугнул Гоголя.
Гоголь покружил над родными насиженными местами — и отправился в отчаянный перелет.
(Ван?) Даль, напротив, приходил издалека. Казака Луганского, по счастью, из него не вышло. Свое имя он дал словарю.
Толмачи Белинский и Чернышевский, Добролюбов и Писарев
[5]
делали то, что каждому на роду фамилией написано было.
Редактор Некрасов
[6]
не был красив.
Каторжанин Достоевский
[7]
всех достал и продолжает все еще доставать.
Граф Толстой
[8]
замесил в тесте фразы войну, мір, изобрел религию для «тонких», но от толщины своей, невзирая на вегетарианскую диету, так и не сумел избавиться. Черен он был с исподу, как всякое зеркало.
Чехов
[9]
расчихался и раскашлялся, особенно после Сахалина, и зачах.
Блок попытался оторвать от земли русский бунт — и оказался раздавлен страшным грузом сорвавшейся буквы «ять» и еще нескольких.
Пешков был смолоду отменным пешеходом, но огорчил, пройдя по ковру в мурзы.
Маяковский
[10]
прикинулся маяком, а Пастернак дачным корнеплодом.
Есенин заблудился в алкогольной роще — и разбил зеркало, чтоб выйти вон.
Цветаева перецвела и выцвела.
Булгаков набулгачил; и Бабель.
Еще один граф Толстой, учитывая опыт своего предшественника, худеть даже не пытался.
Платонов записался по переписи государственным жителем.
Набоков
[11]
ушел на сторону.
Хармс
[12]
взял неправильный псевдоним, впал в детство и очутился в дурдоме.
Заболоцкого услали, куда Макар телят не гонял.
Мандельштама отправили в переплавку.
Пересекая как-то бульвар в автомобиле, Сталину подумалось, что двух мизантропов сразу России не потянуть. Он велел убрать сидящего на бульваре Гоголя, а на его место поставить своего человека.
[13]
Солженицын
[14]
сцепился и сплелся со лжой.
Пока Пикуль (тайный «корнишон») и другие квасили кадушками свои романы, Бродский забрел за океан, Ерофеев
[15]
спился. Вот и Битова за Не-Битова дают.
Но, чу, — совсем новый русский грядет!
