Прямо посреди ночи в самый разгар пьянки неизвестно откуда взявшийся безликий человек (все почтительно называли его Хранителем) вручил Ремиру символы власти. Цена немедленно нахлобучила на голову шапку Мономаха. Мера раскурила трубку Сталина. Ремир пообещал убить посохом Ивана Грозного Енота. Савва, вырвавшись из объятий Цены (а может, Меры) крикнул, что все это чепуха по сравнению с золотым ключиком от волшебной страны.
Воля Ремира к тому времени уже превратилась в закон.
За несколько минут черный лимузин домчал их до Мавзолея. По пути они прихватили с собой Енота, которому уже нечего было делать в Центризбиркоме.
В Мавзолее они мгновенно протрезвели от тишины, смертельно-живого покоя, исходящего от лежащего под стеклом вождя мирового пролетариата. Там — под саркофагом — и находилась таинственная дверь, ведущая в волшебную страну.
Енот заметил, что лучше бы им не открывать эту дверь, потому что она ведет не в волшебную страну, а в страну дураков.
Кажется, они даже подрались у неизвестно куда ведущей двери, Ремир и Енот.
Енот кричал, что мира, в котором они родились и выросли, больше нет. Ты уничтожил его, — кричал Енот Ремиру, — уничтожил мир, которым управляли деньги. Как ты не понимаешь, — кричал Енот, — что деньги — это наместник Бога на земле, что отрывая им яйца, ты уродуешь, оскопляешь Божью волю, потому что в мире нет другой силы, готовой принять на себя ответственность за сохранность человеческой цивилизации. Деньги отныне не правит миром, — кричал Енот, — значит, отныне миром не правит и Бог. Чего ты добиваешься, на что ты рассчитываешь? — спросил Енот у Ремира.
На что Ремир ответил, глядя почему-то не на Енота, а на Савву, что Енот и ему подобные со своими деньгами предали не только Бога, но и человека, отказавшись от его сущности, сконструировав — ради денег, чего же еще? — компьютер, копирующий мозг дельфина. Вы цинично признали примат денег над человеком, — сказал Ремир, — этим вы сами себе подписали приговор. Антиглобализм не есть зеркальное и кривое, как в комнате смеха, отражение глобализма, — продолжил Ремир, — антиглобализм есть возвращение человека — блудного сына — домой, к вечным ценностям бытия, упрощение сущности и, в конечном итоге, возвращение к Богу.
Потом они открыли дверь и долго шли по подземному коридору, передавая друг другу бутылки с шампанским. Впереди Ремир. Замыкал цепочку Никита.
Он не помнил, чтобы кто-нибудь с ним разговаривал. Не помнил и чтобы он сам кому-то что-то говорил. Идущему последним Никите казалось, что точно по такому же коридору шел в свое время отец.
А потом он вдруг понял, что знает ответ на вопрос: что такое любовь к Родине? Любовь к Родине, подумал тогда Никита, это отношение… к матери. Человек, подумал он, относится к Родине точно так же (не хуже и не лучше), как к собственной матери.
И еще он понял, что все они, идущие по коридору с бутылками шампанского, обречены. Никите захотелось вернуться назад, сесть в машину, гнать на всей скорости в клинику, где лежала мать.
Но Савва схватил его за пиджак. Мы почти пришли, — сказал Савва, — неужели тебе не интересно увидеть волшебную страну?
Волшебная страна странным образом оказалась… фондом “Национальная идея”.
Только бассейн с античной фреской там почему-то был сухим, а сама фреска несколько видоизмененной. Все там было на месте за исключением… игроков, которые исчезли, как будто их никогда и не было.
Но они были.
Ремир предложил всем спуститься в сухой бассейн, перекинуться в картишки, раз уж выпал такой случай.
Никита крикнул, что не надо этого делать, но его никто не услышал, как будто рот у него был зашит.
Принесли стол, раздали карты.
Мера поставила на кон блеск волос. Цена — сводящий всех с ума изгиб бедер. Ремир — ответ на вопрос: “Кто виноват?” Енот — акваторию Черного моря. Савва — закон перехода количества слез народа в качество власти. Никита… ничего, потому что его не позвали играть, как будто его не было.
Выиграл Ремир.
Раздали по второй.
Ремир поставил на кон ключ от волшебной страны. Цена — божественный дар вечной девственности. Но все закричали, что не будут играть на этот дар, и тогда она сняла с шеи медальон с неизвестно кому адресованными словами: “С тобой до встречи, которую отменить нельзя”. Мера поставила на кон — женскую тайну деторождения. Енот — “золотую” пропорцию товаров и услуг в денежной единице. Савва — разлитую в воздухе тоску по сильной руке. Никита…
У него не было ничего, а потому Савва велел ему поставить на кон “отложенное желание”, объяснив, что он должен будет исполнить по одному желанию каждого игрока, если проиграет, если же выиграет, то… спустя некоторое время (Савва, правда, не уточнил, какое именно) сможет сам распорядиться своими выигрышами. А почему не сразу, помнится, спросил Никита. А потому, что ты ничего не ставишь на кон, ответил Савва, потому что тебя, в сущности, нет, а есть только я…
Выиграл Никита.
Вот только он совершенно не помнил, как распорядился божественным даром вечной девственности, женской тайной деторождения, “золотой” пропорцией товаров и услуг в денежной единице, разлитой в воздухе тоской по сильной руке.
Никите Ивановичу было не избавиться от мысли, что кто-то украл его “отложенный” выигрыш. Чем дольше он над этим размышлял, тем с большим подозрением смотрел на Савву.
— Теперь ты понял, почему он хотел тебя убить? — спросил Савва. — Он не знает, каким будет твое отложенное желание, как ты воспользуешься ключом от волшебной страны… Но ты не должен ничего бояться. Теперь мы снова вместе. Я не дам тебя в обиду. Ты даже можешь не отдавать мне ключ, потому что не имеет значения, у кого из нас он.
…Дверь в помещение отворилась.
Негр и китаец ввели Малину.
Некоторое время Савва молча рассматривал ее.
Затем выхватил из кармана шприц-пистолет, вонзил прекрасной индианке в плечо.
Та вздрогнула, замерла, точнее, заживо застыла. Малина совершенно точно не была мертвой, но в то же время ее нельзя было считать живой.
— Я говорил тебе, что разработал новый вирус, консервирующий человека заживо. Теперь мне нет нужды работать скальпелем. Теперь я могу… останавливать мгновение… не важно, прекрасно оно или нет. Взгляни, как оно хороша! — кивнул на Малину. — Убийца, не успевшая выполнить задание… Но тут возможны варианты… — с нечеловеческой быстротой выхватил сразу два шприца-пистолета, одновременно вонзил их в негра и китайца. — Смотри, как быстро меняются сюжеты, — схватил за руку Никиту. — Теперь эта композиция называется… да хотя бы “Разоблаченный заговор”…
— Переиграть невозможно? — спросил Никита, не веря своим глазам. — Это… навсегда?
— Увы, — развел руками Савва. — Жизнь — товар, не подлежащий возврату и обмену. Сейчас — нет. Но может быть когда-нибудь… Не знаю. Я начал использовать эту технологию только вчера… Ты спрашивал, зачем мы едем в Россию? — обнял за плечи Никиту Ивановича. — Я заключил с Ремиром договор на создание величайшей в истории человечества композиции: “Явление Христа народу-II”. Ремир устал от своего народа. Все население России замрет, — глаза Саввы блестели (как будто это он когда-то, а не Ремир, выиграл блеск глаз), руки тряслись, — как вот сейчас они, — кивнул на Малину, китайца и негра, — в ожидании пришествия Господа. — Неужели, — с тревогой посмотрел на Никиту, — Он не явится? Нет, — рассмеялся Савва, — Он не сможет уклониться. Мою фреску можно будет увидеть даже из космоса. Это будет покруче, чем long, long train…
