Дура я, дура.
Никогда бы о себе так не сказала, но после всего, что я тут натворила…
Первый день в новой школе — и сразу все насмарку!
Два часа назад, когда я только входила в школьный двор, солнышко светило, птички пели… ну, в животе, конечно, от страха ком величиной с Тасманию, но в остальном жизнь была прекрасна.
И вот я сижу взаперти, в стенном шкафу.
Кроме меня тут пылится только пачка экзаменационных работ и, судя по запаху, прошлогодний бутерброд с сыром.
Бедные исчерканные листочки, бедный ископаемый бутербродик, никому-то вы не нужны, а я и подавно.
Хоть бы эти учителя прекратили стучать и кричать, чтоб я вышла. Я не хочу выходить. Хочу сидеть тут в темноте с верным другом-бутербродом.
Ну вот, теперь мисс Даннинг пытается открыть замок ножом из учительской. Другая учительница ей говорит, чтоб она не порезалась. А директор беспокоится, чтобы не сломали казенный ножик.
Я все-таки надеюсь, что мисс Даннинг не порежется. Она-то как раз была ко мне добра.
Когда я утром вошла в класс, у меня все поджилки дрожали, как телеграфные провода. А ребята на меня так и уставились. Хотя мы сюда уже неделю как переехали и я некоторых знала в лицо, но они все равно таращились.
Нет, вообще-то я их понимаю. В этих маленьких городишках и поглазеть-то не на кого. Новички, которые еще не освоились, да старички, что сидят слюни пускают, — вот и все местные развлечения.
Но мисс Даннинг держалась молодцом. Сказала всем, чтоб не пялились, а кто, мол, хорошие манеры дома позабыл, тому она самолично даст пинка. Тут все засмеялись. А когда она увидела у меня стопку писем, которые мы вчера с папой размножили на ксероксе, то заявила, что это отличная идея: просто и гениально, как пицца из микроволновки! И разрешила мне их раздать.
Я смотрела, как весь класс читает мое письмо, и волновалась. Мне-то оно нравилось, а вот понравится ли другим?
«Здравствуйте, — говорилось в письме, — меня зовут Ровена Бэтс. Вы, наверное, уже заметили, что я не могу разговаривать. Но это ничего, мы все равно можем дружить, потому что я умею писать, рисовать, кивать и мотать головой, показывать пальцем, морщить нос, и еще я говорю на языке глухонемых. Раньше я училась в специальной школе, но правительство ее закрыло. Говорить, как все, я не могу потому, что у меня чего-то там не хватает в гортани (не пугайтесь, шея у меня не дырявая и не протекает). А так вообще я нормальный человек, люблю читать, смотреть телек и водить папин трактор. Надеюсь, что мы подружимся.
Искренне ваша, Ровена Бэтс».
Я это письмо вчера часа два сочиняла, не считая споров с папой насчет орфографии. И мне было приятно, что многие ребята прочли его от начала до конца.
Некоторые при этом улыбались.
Некоторые даже смеялись, но так, необидно.
А некоторые ухмылялись и подталкивали друг дружку локтями.
— Итак, — скомандовала мисс Даннинг, — давайте все вместе скажем Ровене «привет».
— Привет, Ровена, — хором пропел класс. И я подумала: ну что уж она с ними как с маленькими. Но она, конечно, хотела как лучше.
В ответ я растянула рот до ушей, хотя проклятая Тасмания уже подкатывала к горлу.
Я заметила, что кое-кто из ребят к хору не присоединился и поглядывал на меня с ехидной усмешкой.
Среди них был мальчишка с рыжими волосами и ярко-красным ртом, он ухмылялся особенно противно, и я подумала: с этим придется быть начеку.
— Ну что ж, — сказала мисс Даннинг, усадив меня рядом с беловолосой девочкой, которая все еще читала мое письмо и только-только дошла до середины, — кто сегодня дежурный по лягушкам?
И она посмотрела на график, прикрепленный к стене над аквариумом, в котором копошились зеленые лягушата.
— Дэррин Пек! — объявила она, и рыжий мальчишка вылез из-за парты и с важным видом прошествовал к аквариуму.
— Чисть хорошенько, — погрозила ему мисс Даннинг, — не то я тебя им скормлю.
Мы все засмеялись, а Дэррин Пек сделал за спиной учительницы неприличный жест. Кое-кто снова засмеялся, и мисс Даннинг обернулась было к Дэррину, но тут в класс заглянула какая-то женщина и позвала ее к телефону.
— Попрошу без клоунады, — сказала мисс Даннинг, внимательно посмотрев на Дэррина Пека. — А вы пока почитайте, я сейчас вернусь.
Как только она вышла, Дэррин начал кривляться.
— Я знаю язык жестов, — заявил он, глядя прямо на меня, и выставил средний палец, как раньше за спиной мисс Даннинг.
Примерно полкласса засмеялось.
Я решила не обращать на него внимания.
Моя соседка по парте все еще корпела над письмом. Линейка, которой она водила по строчкам, застряла на слове «искренне».
Я достала ручку, придвинулась к ней и, зачеркнув «искренне», написала рядом «без дураков». Она еще немного пошевелила губами, потом подняла на меня глаза и улыбнулась.
— Ровена Бэтс, ну и фамилия, — не унимался Дэррин. — Ровена из семейства летучих мышей! Летаешь по ночам, как Бэтмен, и сосешь кровь?
Почти никто не засмеялся. Ну, еще бы! Знавала я ребят с глубокой умственной отсталостью, так любой из них сострил бы получше.
Я хотела было поинтересоваться, как называется родовое гнездо семейства Пек — вероятно, Пекло? — но вовремя вспомнила, что руками здесь никому ничего не втолкую, а отругиваться на бумаге — слишком долго.
— Мои родичи тебя бы просто обожали, — паясничал Дэррин, — они только и мечтают, чтобы я наконец заткнулся!
Никто не смеялся.
Дэррин больше не имел успеха у публики.
Мне бы и дальше не обращать на него внимания, ведь я, считай, победила! Повернуться бы, например, к соседке, которая так медленно читает, и обменяться с ней адресами, почему бы и нет?
Дура я потому что. Безголосая и безмозглая.
— Твои папочка с мамочкой небось довольны, — разорялся Дэррин Пек, — что у них растет такое чудо природы? Или они думают, что так и надо, потому что сами такие?
Вот это он зря.
Папа-то может за себя постоять, но мама умерла, когда я родилась, и я очень сержусь, если кто-то говорит о ней гадости.
Я здорово рассердилась.
В Тасмании началось извержение всех вулканов, и в голове у меня забурлила раскаленная лава.
Одним прыжком я пересекла комнату, выхватила лягушку, которую держал в руке Дэррин Пек, свободной рукой сдавила ему щеки, так что его красногубый рот сам собой раскрылся, и запихнула туда лягушку. Потом, схватив с учительского стола моток клейкой ленты, обмотала ее для прочности вокруг его рыжей башки — в несколько слоев, пока моток не закончился.
