Она улыбнулась и кивнула.
Вдоль беговой дорожки выстроилась почти вся школа.
Мисс Даннинг заняла свое место и увидела банку с лягушкой по ту сторону финишной черты.
— А это что? — спросила она.
Вся школа затаила дыхание.
Я тоже.
Если наш забег запретят, Дэррин еще сто лет будет хвастаться, как он бы непременно выиграл, только ему не дали.
— Это, гм… то, на что они поспорили, — скромно пояснила Аманда.
Не девчонка, а будущий премьер-министр!
Мисс Даннинг устало улыбнулась и пожала плечами.
— Могли бы выбрать приз и поинтереснее.
Когда я подходила к старту, сзади подскочила Аманда и сжала мою руку.
— Только в конце не тормози, как тогда со мной, — прошептала она, — наоборот, поднажми еще!
А я и не знала, что она заметила. Говорить я уже не могла, просто кивнула ей и пригнулась на старте рядом с Дэррином.
— Лягушки хороши под сырным соусом, — проблеял он, но ответить я не успела: раздался свисток, и я рванулась вперед.
Старт получился неудачный, я чуть не потеряла равновесие, и Дэррин меня сразу обошел.
Я выровнялась и зачастила изо всех сил, но догнать его не могла.
Пот заливал мне глаза.
Приближалась линия финиша.
И тут я его увидела. Рядом с мисс Даннинг. Яркое пятно, фиолетовое с желтым. Я сразу поняла, что это папа!
Он махал мне руками, точь-в-точь как тогда, на спортивном празднике.
Ноги у меня вдруг стали невесомыми, и я уже не сомневалась, что выиграю.
И пускай папа от восторга перецелует всех учителей, и выбьет у них из рук завтраки, и залезет к ним под мышки, — мне было наплевать!
Пускай сам с ними разбирается.
Я поравнялась с Дэррином.
Прямо на меня неслась финишная черта.
Я протянула руки и бросилась вперед, на родное фиолетово-желтое пятно, оставив позади и линию финиша, и топот Дэррина за спиной.
Все кругом вопили как ненормальные. Аманда так стиснула меня в объятиях, что я не могла вздохнуть.
Но мне было все равно.
Я смотрела на яркую двухцветную кляксу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась никакой не рубашкой.
Это было желто-лиловое знамя Ассоциации учителей и родителей: кто-то из учителей уже скатывал его в рулон, но свободный конец еще трепыхался на ветру.
Я медленно отвернулась.
Меня тошнило. Может, просто от быстрого бега.
Займись делом, повторяла я себе, займись делом.
Дэррин валялся на траве. Вот уж кому было по-настоящему тошно.
Он скосил глаза на меня, потом на лягушку, а потом опять уставился в землю.
На секундочку у него на лице мелькнуло такое же несчастное выражение, как вчера, когда старшие братья послали его подальше.
Я ему чуть не посоветовала пойти домой и сказать своим братьям, чтоб не выпендривались.
Но время для этого было неподходящее, так что я отыскала свой рюкзак, вытащила коробку для завтраков, а из нее — подгоревший яблочный пончик, который собиралась поскоблить с боков и съесть на перемене.
Я протянула его Дэррину.
Он тупо уставился на пончик, потом на меня.
Я достала блокнот и ручку, но Аманда уже сказала вслух именно то, что я собиралась написать.
— Пончик с лягушатиной.
Понимаем друг друга без слов!
Дэррин взял пончик, и на какое-то мгновение мне почудилось, что он смотрит на меня с благодарностью.
Впрочем, такие вещи трудно разглядеть на лице, по которому вечно блуждает кривая ухмылка.
Я подобрала с земли банку с лягушкой и повернулась к мисс Даннинг, чтобы спросить, как она думает, не слопает ли эта великанша всех наших лягушат.
Но пока я писала в блокноте свой вопрос, кто-то громко окликнул мисс Даннинг.
К ней бежал мистер Фаулер, запыхавшийся и красный от волнения.
— Эта окаянная девчонка опять заперлась в шкафу, — сообщил он. И уставился прямо на меня. — Значит, там заперся кто-то другой, — догадался он, и все мы еще немного помолчали.
И вдруг я кое-что вспомнила, и сердце у меня подпрыгнуло аж до самого горла.
И хотя после гонки мне было все еще больно дышать, до школы я добежала секунды за три.
Я встала перед дверью стенного шкафа — того самого, что в коридоре, возле учительской, — набрала в грудь побольше воздуха и засвистела из Карлы Тэмуорт: «Сердце звонкое, как бубенец».
Я могу свистеть довольно громко, только мотив перевираю.
Тут примчались мистер Фаулер, и мисс Даннинг, и целая толпа ребят. И все они глазели на меня как на чокнутую.
Но мне было наплевать.
Дверь шкафа заскрипела, задергалась, потом распахнулась, и вышел папа.
— Ты вовремя, — сказал он, — а то я забыл затычку для носа, а вонища там такая, что скоро стены разъест.
Теперь уже я глазела на него во все глаза.
На нем был серый костюм, белая рубашка и коричневый галстук-бабочка.
Брюки и рукава пиджака были ему коротки.
Рубашка — слишком большая, так что «бабочка» заехала на подбородок.
Я не знала, то ли мне захихикать, как мисс Даннинг, то ли разреветься чуть не перед всем классом.
— Пап, — сказала я, — у тебя такой нелепый вид!
Он смущенно улыбнулся.
— Вот что значит покупать одежду у этого тупицы. Вечно у него нет нужного размера.
Мы крепко обнялись, хотя в новом костюме папе было трудно двигать руками.
И хотя сама я от счастья еле ворочала мозгами, я все-таки отметила про себя, что яркие атласные рубашки в смысле покроя куда лучше приспособлены для объятий, чем деловые пиджаки.
Потом папа отправился беседовать с мистером Фаулером и сумел убедить его и сержанта Винелли, что человек в таком строгом костюме просто не может быть плохим отцом. А потом он увез меня и Аманду к нам домой ужинать, и мы развели во дворе большой костер и жарили на огне сосиски и зефир.
Когда папа переоделся, меня так и подмывало бросить в огонь его новый костюм.
Но я этого не сделала.
Я подумала, что он еще может пригодиться: вдруг папа снова отобьется от рук.
Я, может, и поглупела от счастья, но не такая уж я дура
Послесловие
«Счастье — это когда тебя… принимают»
— Начнем с того, что пес в своем уме. Согласна?
