«И на старом кладбище…» — отчего-то подумала Ванда, но в этот момент ночная гостья заговорила:
— Дитя! Бедное дитя мое! Отчего ты была так легкомысленна!
— Пресвятая Дева! — В этот момент Ванда вспомнила, что именно говорила ей в ту далекую ночь прекрасная незнакомка. — Как я могла забыть это? Ведь вы действительно предсказали рождение моих детей. Но и… Боже правый!., несчастье, беду, страшную беду, которая настигнет их во младенчестве!
— Идем! — Голос незнакомки прозвучал неожиданно властно. — Поспеши! И может, мы еще успеем. Как ты могла забыть?
Не чувствуя своего тела, не ощущая того, что вообще совершает движения, Ванда сорвалась с постели, будто бы, как и неведомая ее благодетельница, была бестелесным призраком, и устремилась за стройной фигурой, шелестящей тяжелыми упругими шелками. Дама повернулась к Ванде спиной и шла впереди нее, не оборачиваясь и не произнося более ни слова. Вдвоем быстро и бесшумно покинули они спальню и устремились по широкому коридору замка. Ванда изо всех сил старалась не отстать от незнакомки, которая передвигалась легко, вроде не касаясь даже пола, окутанная своими шелками, мехами, источая более отчетливый теперь запах странных духов. Они миновали коридор и стали спускаться вниз по широкой мраморной лестнице. Незнакомка уверенно следовала в то крыло замка, где располагались комнаты для гостей, почти все время занятые, ибо в хлебосольном, открытом доме барона всегда гостил кто-нибудь, а некоторые обедневшие и весьма отдаленные родственники, особенно одинокие, попросту жили. Сейчас дама влекла за собой Ванду как раз к покоям одной из таких пожилых дальних родственниц барона, уже очень долго живущей под этой крышей, но никого не обременявшей своим тихим, скромным и непритязательным присутствием. Ванда испытывала к этой пожилой женщине самые добрые чувства, жалея ее и сострадая ее бедности и одиночеству.
«Какой же вред моим малюткам может принести эта тихая старушка?» — с недоумением думала она, едва поспевая за таинственной незнакомкой, но по-прежнему не смея задавать вопросов. Они остановились у двери, ведущей в покои бедной старушки, и только тогда дама снова обернулась к Ванде и властно произнесла одно только слово: «Иди!» Пребывая все в том же недоумении, но не смея возражать, Ванда открыла дверь и шагнула через порог.
Комната старушки была освещена слабым светом старинной лампы под большим, расшитым бисером абажуром, которая стояла на круглом столе возле окна. Подле стола увидела Ванда огромное вольтеровское кресло с высокой и глубокой, как маленький грот, спинкой, которое стояло вполоборота к двери. Хозяйка не спала. Ванда от двери видела, что она сидит в кресле, хотя ни лицо, ни фигуру ее разглядеть не могла. Непонятно было и чем занимается пожилая приживалка в неярком свете лампы: читает или вяжет, по своему обыкновению, еле слышно позвякивая гонкими спицами? Страшно смущаясь и не в силах подобрать приличествующих случаю слов, Ванда шагнула вперед, и в этот момент женщина, сидящая в кресле, выглянула из своего укрытия и посмотрела на Ванду маленькими злобными глазками. Кровь отхлынула от лица Ванды, и если бы та, что скрывалась в кресле, могла разглядеть вошедшую в полумраке комнаты, она наверняка заметила бы, как побледнела молодая баронесса. И наверняка возрадовалась бы этому. Потому что из глубокого старинного кресла на Ванду злобно воззрилась отнюдь не добродушная старушка приживалка, боготворящая молодую красавицу хозяйку гостеприимно приютившего ее дома, а мерзкая, ненавистная Ванде леди Бромлей, отравившая своим злобным, невыносимым нравом годы ее юности. На руках у отвратительной старухи шевелился неизменный обожаемый ее спутник, древний слюнявый мопс Анри.
«Опасность! Вот о какой опасности говорила прекрасная дама. Да, это опасность. Это страшная опасность!» Мысли лихорадочно роились в голове Ванды. Эти путаные мысли стремительно складывались в целые умозаключения. И никто сейчас не в состоянии был бы убедить молодую баронессу в том, что они не верны и старая английская леди со своим гадким мопсом давно уже покинула этот мир, а призрак се, если бы он вдруг каким-то чудом и смог появиться за тысячи верст от туманного Лондона в старой уютной Вене, за вековыми стенами родового замка ее мужа, вряд ли способен нанести какой-либо вред ей самой и уж тем более — ее детям. Напротив, Ванда была теперь совершенно уверена в обратном и исполнена решимости любой ценой предотвратить то зло, которое привнесла своим явлением в ее дом проклятая англичанка.
Ванда решительно шагнула вперед, намереваясь действовать немедленно и не рассчитывая ни на чью помощь. Но в этот момент оказалось, что прекрасная дама тоже проникла в комнату и теперь находится рядом с ней. Более того, в изящных руках незнакомки, затянутых до самого локтя в тончайшие, в тон платью, лайковые перчатки, блеснул неизвестно откуда взявшийся острый тонкий кинжал с литой серебряной рукояткой. Как завороженная, Ванда протянула руку, и тяжелая рукоятка кинжала неожиданно удобно поместилась в ее узкой ладони. Теперь она точно знала, что обязана сделать. Ванда решительно двинулась к замершей в кресле старой леди, продолжающей буравить ее своими злобными выцветшими глазками. Та, почувствовав опасность, что-то жалобно пискнула и попыталась загородиться дрожащей старческой рукой. Но хрупкая Ванда была сейчас сильна. Так сильна, как никогда не бывала в жизни, ибо от ее силы и решительности зависела теперь жизнь ее обожаемых малюток. Рука с зажатым в ней кинжалом стремительно опустилась вниз, поражая тщедушное тело старухи, потом еще и еще раз.
Ванда била ненавистную мучительницу свою, слившуюся воедино с гадким мопсом, крепко, до боли сжав в ладони тяжелую рукоятку кинжала, пока руку не свело болезненной судорогой и она не разжалась сама, выронив грозное орудие. Ванда делала свое страшное дело молча, не глядя по сторонам, но постоянно чувствуя рядом присутствие прекрасной дамы: пряный запах ее странных духов все это время окутывал Ванду. Когда же кинжал, глухо звякнув, тяжело упал на ковер, Ванда наконец оглянулась. Незнакомка покинула ее, маленькая гостиная была пуста. Некоторое время Ванда стояла без движения, оглядывая комнату и с удивлением обнаруживая в ней знакомые предметы мебели и скромные украшения интерьера, которые сама же и подбирала для того, чтобы скрасить грустную старость бедной родственницы мужа. Реальный мир постепенно принимал для нее свои привычные очертания. Медленно обратилась она взором к старинному вольтеровскому креслу, и отчаянный крик вырвался из ее груди.
Разбуженный им дом еще только просыпался, пытаясь спросонья понять, что произошло. Люди выскакивали из постелей, еще не осознавая четко, куда им следует спешить, кто кричал и где случилось несчастье, а Ванда уже большой стремительной птицей неслась по лестнице наверх, к спальне своих детей. Распахнув дверь, она промчалась мимо сонной няни, дремавшей в кресле, и, склонившись поочередно над двумя детскими кроватками, подхватила на руки обоих своих сыновей, маленьких, теплых, еще спящих. Старший только начал пробуждаться и, выпростав из крепких материнских объятий одну ручонку, тер маленьким кулачком смеженные сном веки и тихо бормотал что-то сердитое. Он не испугался, чувствуя рядом горячее тело матери, но выражал недовольство тем, что его будят так бесцеремонно. Его младший брат продолжал беззаботно спать, тихо и сладко посапывая. Прижав малюток к груди, Ванда мчалась по широкому коридору замка, стремясь к огромным стеклянным дверям, ведущим на балкон. Она миновала коридор, никем не замеченная и не остановленная: люди метались по дому, совершенно не понимая, что происходит. Ошеломленная няня громко кричала в детской, но, парализованная внезапным приступом ужаса, не могла двинуться с места.
