Надежды на выздоровление не было ни малейшей, но и сказать, сколько дней, месяцев или лет продлится безгласное и неподвижное присутствие ее в этом мир, не брался никто.
Остро встал вопрос о сиделке.
Разумеется, семья без труда могла позволить себе подобное с материальной точки зрения, но по разумению старшей внучки, это было категорически невозможно, стыдно, бессовестно и неблагодарно по отношению к воспитавшему их с сестрой человеку.
Она выдержала не один семейный совет, но на своем настояла.
Институт был оставлен. И девушка начала осваивать нелегкое мастерство профессиональной сиделки.
Бабушка прожила, на удивление долго — почти шесть лет.
Когда она, наконец, покинула этот мир, положение старшей сестры было не из легких.
Ей было двадцать шесть лет, за плечами — три года медицинского института и опыт ухода за парализованным человеком. Продолжать учебу отчего-то уже не хотелось, найти достойную работу было сложно.
Но некая высшая справедливость все же, видимо, изредка осуществляется относительно людей, служащих ей бескорыстно.
Близким приятелем родителей оказался известный профессор, пластический хирург, который взялся похлопотать за дочь старых друзей.
Прошло совсем немного времени, и она удивительным образом обрела себя, в качестве хирургической сестры в одной из частных клиник, еще только возникающих на руинах некогда монументального советского здравоохранения.
Шел год 1987.
Вышло так, что она пришла в клинику одной из первых.
Остальное стало следствием ее, по-прежнему идеального: кроткого, самоотверженного нрава и богатого опыта.
Скоро ее не просто любили в клинике все: от молодого, модного руководителя — профессора до обыкновенной санитарки — она стала ангелом-хранителем местного масштаба, к тому же одной из лучших хирургических сестер. И потому постоянным соратником самого талантливого и перспективного пластического хирурга.
Всего несколько лет работы принесли ей то, чего долгое время была она лишена, прикованная собственным решением к постели умирающей старушки: популярность, уважение, признательность, новые знакомства, связи, дружбу.
Перед ней открылись двери, за которые вряд ли могли попасть все ее маститые предки — профессора, если только не случалось с кем — ни-будь из тамошних обитателей тяжкого психического расстройства.
Но и тогда, доктора впускали лишь как доктора, на время визита или курса лечения. И, расплатившись за услуги, как правило, знакомство прерывали до следующего ( не приведи Господь! ) случая.
В другое же время, вспоминать о скорбном людям не хотелось: просто так доктора в гости не звали.
Другое дело — милая и услужливая сестра из клиники, приносящей только радость преображения.
Ее охотно знакомили с друзьями, рекомендуя как хорошего специалиста, если нужно поделать специальный массаж после операции или поколоть какой — ни — будь препарат.
С ней консультировались.
В, конце концов, людей просто согревал ее мягкий покладистый нрав, готовность всегда и все выслушать, понять, посочувствовать, по возможности, помочь.
Она была неприметна и не опасна с позиций извечной женской ревности, но при случае, радовала глаз своей уютной домашней полнотой.
А главное — всегда оказывалась полезной, что бы ни затевалось и ни происходило: детский праздник или благотворительный бал, не на кого было оставить собаку или нужно было, не раскрывая источника, довести до чьих-то ушей кофиденциальную информацию…
Она быстро становилась всем «своей», и тем жила.
Младшая сестра, тем временем блестяще закончила институт, и… оказалась почти в таком же затруднительном положении, что и старшая.
Советская психиатрия, столпами которой были сильно постаревшие, растерявшие связи и позиции в научном мире, предки, разваливалась на глазах, погребая под своими руинами надежды на успешную карьеру.
Однако, молодой интерн, была не из тех, кто складывает лапки и поджимает хвостик, ощутив увесистый пинок судьбы, смиренно ожидая наступления лучших дней.
Да, линкор психиатрической школы дал течь, но в сопредельных водах уже барражировал, вынырнув из-за «железного занавеса» современный лайнер психологии — науки, быстро входящей в моду и стремительно развивающейся.
" Век двадцать первый станет веком психологии, так же предыдущие два века были веками естественных и точных наук " — вскользь заметила на лекции заезжая американская психологиня, но младшая сестра вняла этому пророчеству безоглядно.
Великие открытия, а с ними — великая слава и великие деньги, конечно же манили ее, ибо незыблемый некогда достаток семьи, таял как предрассветный туман ранним, солнечным утром: стремительно и бесследно.
А красота ее, по-прежнему сияющая и пленительная, требовала если и жертв, то исключительно материальных, причем постоянных и в очень больших размерах.
Нужно было соответствовать обществу, в котором ее красота и прочие достоинства только и могли быть оценены должным оразом, и принести должные дивиденды.
Но общество, которое могло бы дать то многое, на что рассчитывала младшая из сестер, было теперь устроено таким хитрым образом, что попасть в него без специального пропуска — пароля было не так-то просто.
Впрочем, это самое общество, какие бы модификации оно не претерпевало, всегда было устроено именно таким образом.
Но вот пропуск — пароль ранее привычно был зажат в ладошке нашей красавицы — ее происхождение и положение ее семьи открывали ей заветные двери.
Однако, что-то неуловимо изменилось в атмосфере, и открытые двери оказались своем не теми, а те, как раз, оказались плотно закрыты и без пароля не желали открывать ни перед какой красотой, умом и даже коварством.
Можно было, разумеется, подкараулить какого — ни — будь зазевавшегося принца из-за тех дверей. Были на то разные способы и уловки, прибегнув к которым, претерпев массу унижений, окаченные тоннами помоев, извалянные в перьях, мазуте и печной золе, терпеливые девицы все же просачивались за нужные двери, даже в качестве вполне законных принцесс.
Но наша красавица с детства ненавидела сказку про Золушку.
А саму Золушку презирала за плебейское происхождение и глупую доброту.
Ей не нужна была карета из тыквы с крысами на запятках.
А вздумай какая заблудшая рассеянная фея предложить ей пресловутые хрустальные башмачки, то, непременно, острым каблучком одного из них, пребольно получила бы по лбу.
Нет уж, наша принцесса рассчитывала прибыть на бал в собственной, причем совершенно натуральной карете, самой последней и престижной модели.
