— С ним — ничего. Все в порядке. Думаю, получше, чем у нас с вами.
— Но почему он в Генштабе?
— Он не в Генштабе. В Генштабе — я. Помогаю ему связаться с вами. Оставайтесь на линии, попробую соединить…
Треск в трубке.
Неразборчивая полифония эфирного пространства. Осколки чьих-то разговоров, отзвуки чужого дыхания, отголоски незнакомой музыки. Потом — словно невидимый друг в Генштабе повернул колесико настройки — тишина, негромкий щелчок, и отчетливый, близкий, будто из другой комнаты, голос.
— Скажи на милость, что ты делаешь в Чечне?
— Работаю.
— Понятно. Ближе ничего не нашлось?
— А ты где?
— Не поверишь в Лондоне.
— Действительно не верю. Есть такой город?
— Говорят, что есть. Ну ладно, подробности, как говорится, письмом. Думаю, ты уже насытилась военной романтикой. К тому же есть интересная работа.
— Но я не могу так…
— Глупости. Я навел справки. Твой контракт заканчивается через две недели. Так что — можешь. Будут проблемы — мои люди подстрахуют.
— Это которые в Генштабе?
— Это которые везде.
— Ты не изменился.
— А почему, собственно говоря, я должен меняться? Жизнь продолжается.
Жизнь действительно продолжалась. Но какие замысловатые коленца она выбрасывала порой! Как стремительно менялась, превращаясь в полную противоположность тому, что представляла собой еще недавно.
Вчера — разбитые дороги, грязь, камуфляжная сетка, кровавые бинты: одним бортом с Полиной в Москву летели два раненых десантника — с трапа, на подмосковном аэродроме Чкаловский, их снесли на носилках.
Сегодня — стекло и хром «Heathrow», мелодичный перезвон в динамиках, приветливые лица, ни к чему не обязывающие улыбки, легкая багажная тележка с эмблемой «British Airways».
Багажа, однако, все еще не было.
Полина покатила пустую тележку дальше.
Впервые Сергей Потапов появился в ее жизни без малого десять лет назад.
Таким же стремительным, кавалерийским наскоком.
Впрочем, тогда все вокруг происходило похоже — быстро, неожиданно, сметая каноны, опровергая прописные истины.
На дворе стоял год 1991-й.
Рушились устои, и немедленно, тут же, на их обломках возникали новые. Было весело и совсем не страшно.
Год назад Полина закончила факультет психологии Московского университета и теперь подвизалась в маленькой частной фирме с невразумительным названием «Лаборатория психологической коррекции».
Народ в лаборатории был как на подбор молодой, самоуверенный, дерзкий.
Фирма бралась за любую работу — от проведения социологических опросов до организации выборов.
Кого выбирать, где и, собственно, зачем, было совершенно безразлично.
Была бы работа!
И работа была.
Очередной клиент сидел в крохотном кабинете руководителя лаборатории, небрежно покачиваясь в кресле.
Подле него на столе лежала маленькая пластмассовая коробочка.
Полина уже знала, что эта диковинка называется «мультитон».
Время от времени мультитон издавал противный комариный писк, на табло высвечивались алые цифры.
Клиент, бегло взглянув на них, тянулся к телефону.
— Ну что там у вас? Сборка желтая? Не пойдет. А я говорю — не пойдет. Прошли те времена.
Мультитон — предтеча будущего пейджера — был уже обязательным аксессуаром молодых российских предпринимателей. Таковых в числе клиентов лаборатории становилось все больше. И потому странные слова гостя были понятны без перевода.
Речь шла о компьютерах, собранных на юго-востоке на Тайване, в Малайзии, Сингапуре.
Клиент, судя по всему, был серьезным — второсортным, как тогда полагали, товаром торговать не хотел.
Дав пару руководящих указаний, он наконец положил трубку.
— Значит, так, ребята, я начинаю большое дело. Чужим «железом» торговать надоело, — хочу замутить свое производство. Арендую пару заводов у «оборонки», потом, если дело пойдет, само собой — выкуплю.
— То есть вы хотите производить компьютеры в России?
— Именно так, компьютеры — в России.
— Но это же высокие технологии.
— Правильно. И я хочу с самого начала этим самым высоким технологиям соответствовать. То есть все — по науке. В том числе — психологическая составляющая. Что можете предложить?
Предложений у них всегда было предостаточно. Был бы спрос!
Потому говорили наперебой.
Он внимательно выслушал всех. Кивнул головой. Секунду подумал.
— Значит, так. Я беру — вас и вас. Заводы — в провинции. Работать, само собой, придется там же. Зарплата — для начала…
Он назвал сумму, равную той, которая едва-едва набегала у каждого из них за год бесперебойной работы.
Полина колебалась недолго.
Выпуск российских компьютеров был налажен за десять месяцев, но позже, спустя пару лет, столь же стремительно свернут.
Это, впрочем, никак не отразилось на процветании мощной финансовой империи, во главе которой стоял тридцатипятилетний российский магнат Сергей Александрович Потапов.
Весной 1998 года Полина Юрьевна Вронская входила в число трех ведущих top-менеджеров империи и, по общему мнению, была «правой рукой» Сергея Потапова, его верным другом, положиться на которого можно было в любую — даже самую тяжкую — минуту жизни.
Был поздний вечер, когда дверь ее просторного кабинета без стука распахнулась — Потапов вошел молча.
Молча опустился в кресло, привычно откинулся на спинку, рискованно покачиваясь взад-вперед.
Небрежно швырнул на стол крохотный аппарат мобильного телефона.
— Плохи дела, Сережа?
— Хуже не бывает.
— Так говорить нельзя.
— Нет уж! Так говорить нужно. Я не страус.
— И что же теперь?
— Слушай, Поленька. Оставаться здесь я больше не могу. Ордер на мой арест подписан.
— Это безумие! Ты не преступник.
— Про то поговорим лет через пять — семь. Когда все уляжется. Сейчас не время. И так дотянул до последнего. Словом, завтра меня здесь не будет. Воссоединюсь наконец с семьей. Тебя не тронут. Я проверил.
— Не обо мне речь.
— Именно о тебе. Бояться тебе нечего, но и оставаться здесь — тоже не резон. Как насчет того, чтобы составить нам компанию?
