— Обман вы исключаете?
— Практически исключаю. Хотя абсолютно исключить некую манипуляцию, конечно, не могу. Такую возможность вообще никогда нельзя сбрасывать со счетов. Но вам это известно не хуже, чем мне.
— Известно. В таких случаях надо, как в театре, кричать: «Автора!» Он, разумеется, не выйдет на поклон к рампе, но вычислить персону можно почти всегда.
— Я тоже так думаю. Но в случае мадам Лавертен персона как раз не просматривается. Ее предсказания были всегда очень… — как бы это сказать? — разнонаправленными, что ли.
— Иными словами, она не работала на кого-то одного.
— Вот именно. Скорее наоборот. Могла вдруг потрафить кому-то, потом — его же сразить наповал.
— Понятно. Итак, допустим — у нашей дамы действительно был сверхъестественный дар, но потом…
Потом этот дар, что называется, весь вышел. Она больше не была импульсивна и очень хорошо знала, о чем говорит и что советует клиентам. Но стала ошибаться. Подстраиваться под ситуации. Выходило не слишком удачно. Потом ее уличили в фальсификации — мадам попыталась «организовать» исполнение своего предсказания. Ничего серьезного, но разразился скандал. Потом еще один и еще. Слава померкла. Некоторое время, впрочем, имя еще мелькало в прессе, по большей части в разделах светской хроники — она по-прежнему была вхожа в высшее общество, появлялась на приемах, ездила на модные курорты, дружила с известными людьми. Но все шло на убыль. Потом, как я уже говорила, наступило почти забвение. Тишина. И только в сентябре девяносто четвертого неожиданно большая хвалебная — как в былые годы — статья в «Paris Match».
— «Paris Match» — это дорого.
— Думаю, дело не в деньгах. Рядом с мадам Лавертен появился некто, кто всерьез занялся ее PR-ом.
— Но дар?
— Нет, дар не вернулся, потому-то последние материалы, несмотря на очевидное мастерство ее promoter
[30]
, грешат однообразием. Бесконечное умиление прошлым: прошлые откровения, прошлые связи, прошлые кумиры, прибегавшие к ее услугам, прошлая роскошь… Словом — «были когда-то и мы рысаками…»
— Да-да, замечательный, кстати, романс. Слезный.
— Тогда уж слезливый.
— Нет, Полли, «слезливый» звучит уничижительно.
— А «слезный» — неправильно.
— Зато красиво.
— Ну Господь с вами, пусть будет «слезный».
— Только знаете что, романс ваш не очень-то подходит.
— Это еще почему?
— Там ведь как дальше? Если память мне не изменяет: «Ваша хозяйка состарилась с вами…»
— Не изменяет. Но что из этого?
— А то, что хозяйка, выходит, старилась без него. Без своего замечательного promoter то есть. Он появился семь лет назад.
— Вот вы о чем! Да, пожалуй. Он появился относительно недавно. Но что это дает?
— Пока не знаю. Но все же… все же… Ладно. Я попробую навести справки по своим каналам. Слушайте, Полли, а какого черта мы, собственно, прицепились к этой увядшей пифии?
— Думаю, нас беспокоит ее предсказание относительно нашего «Титаника». И еще то обстоятельство, что она — женщина.
— Вы тоже помните об этих трех скорбящих?
— Постоянно.
— Но ведь это мистика!
— А разве затея вашего друга началась не оттуда же?
— Ну, мой друг вообще человек мистический. А мы с вами должны оперировать фактами.
— То, что мадам Лавертен предрекает нам большие неприятности, — неоспоримый факт.
— Это правда. Можете воспроизвести ее слова? Как можно ближе к тексту.
Могу почти дословно. Узнав о том, что новый «Титаник» скоро будет спущен на воду, она отреагировала немедленно и почти так же импульсивно, как прежде. Сильно побледнела. Схватилась за сердце и закричала — именно закричала! — «Они погибнут!». Те, кто присутствовал при этом, поверили ей безоглядно. В один голос они утверждали потом, что перед ними явилась «прежняя Габи». Но даже их — старых поклонников и верных друзей — озадачила краткость. Срочно требовались детали и подробности. Через три дня Габриэль Лавертен заговорила снова. Импульсивность, однако, исчезла. Зато возник туман и явная неопределенность. Сказано было буквально следующее: «Смерть их будет страшна. Страдания так сильны, что несчастные станут завидовать тем, кто покоится на дне».
— Значит, они не утонут?
— Но позавидуют утопленникам.
— Скажите, Полли, на ваш взгляд, Габриэль Лавертен — скорбящая женщина?
— Можно сказать и так.
— Откровенно говоря, мне это не нравится.
— Ей, я думаю, тоже…
1 апреля 2002 года
17 часов 15 минут
Посадка быстрокрылого «Concord»
[31]
— равно как и его взлет — самые, пожалуй, неприятные минуты короткого путешествия через Атлантику.
Материя пытается мстить.
Ей не по нраву то, как бесцеремонно опрокинуты непреложные — вроде бы — законы бытия. Создав «Concord», люди существенно продвинулись в освоении — правильнее, впрочем, завоевании или даже аннексии — основных материальных миров — пространства и времени.
Три часа пути от Нью-Йорка до Лондона!
Сто восемьдесят минут на покорение огромного пространства протяженностью три с лишним тысячи миль.
Материя мстила.
Однажды ей удалось низвергнуть «Concord» с небес — на исходе двадцатого века дерзкий лайнер потерпел крушение.
Люди отступили. Но не надолго. В начале третьего тысячелетия остроклювые птицы снова взмыли в поднебесье.
Материя, возможно, вынашивала будущие злодейства, пока же — довольствовалась малым: на взлете и посадке пассажиров «Concord» брала в оборот могучая, непреодолимая сила. Людей буквально вдавливало в спинки кресел.
Ощущение было такое, словно многопудовый пресс опускается на вас всей своей смертоносной массой. Однако это длилось недолго. Пару-тройку минут — не больше.
Потом было радостное оживление, хрусткие потягивания, клацанье чемоданных и сумочных замков, обмен ничего не значащими, но вполне дружелюбными репликами.
Еще один тайм увлекательной — человек против материи — игры, еще одно победное очко.
Люди не скрывали радости и… облегчения.
На этот раз обошлось!
За десять без малого лет профессиональной деятельности Роберт Эллиот пересекал Атлантику бесчисленное множество раз. Он был репортером, неплохим и довольно известным, с младых ногтей работал на светскую хронику и вот уже три года состоял в штате «Vanity Fair», самого знаменитого в мире журнала для снобов. И про снобов, что, впрочем, подразумевается само собой.
