— У вас очень приятный муж, — говорит Наташа.
И это первый мужчина, которого, я слышу, она хвалит.
— Да, он неплохой, Торнике, только я очень переживаю за него с этим рестораном. Это ж все очень… вы понимаете меня.
Наташа кивает ей. В Москве это и, правда, феноменально, что он делает.
— Я уже забыла, когда жила спокойно и спала нормально.
Наташа смотрит на нее и быстро закуривает, сочувственно кивая.
Нана — очень изящная уверенная грузинка с большими, как два миндаля, глазами.
— Ой, вы счастливая, можете курить.
— Пожалуйста, — говорит Наташа.
— Что вы, он меня съест сразу, не разрешает курить ни за что. Убить готов, если я заикаюсь только. Саша вам разрешает, да?
Она смотрит на меня, мне, конечно, приятно такое построение фразы.
— У-у, не то, чтобы да, но что поделаешь, она взрослая девочка уже. — Она моментально тушит сигарету, без звука.
Мы смеемся.
— Вот видите, все они одинаковые, — говорит Нана. — Ну, Сашенька, как твои дела, чем ты занимаешься? — И мы разговариваем, она очень умная женщина, Нана, природно, от земли, и мне приятно с ней разговаривать.
Возникает Торнике и садится. Мы пьем долго.
Наташу опять начинают приглашать танцевать, но Торнике, сидя рядом, отвечает, что сегодня это его девушка и она ни с кем никуда не идет.
Я ему благодарен, я бы не пережил этого: если бы кто-то брался за ее тело, фигуру, платье. Да еще здесь…
— Торнике, тебе пора. Я за тобой приехала.
— О чем ты говоришь?
— Не забывай, что у тебя есть дети. — У них прелестные дочки, две.
— Вот на этом, Наташья, она всегда ловит меня. Я же на работе.
— Они и без тебя догуляют, с ними все нормально. И Наташа, по-моему, утомленно выглядит.
— Да, я чуть-чуть устала.
— Тогда, конечно. Но подождите, женщины, о чем вы говорите, дайте моему самому дарагому гостю слово сказать — мужчине.
— Да, Торнике, я тоже устал, и потом — для меня желание женщины — закон.
— Для меня — тоже! — говорит он.
— Ой ли! — смеется Нана.
— Как нет. Пожелала, Торнике, едем — Торнике едет, пожелала, Торнике, девочку — Торнике девочку, пожелала вторую — Торнике вторую. Кто тебе еще такое сделает!
Мы все смеемся.
— Ты бесподобный муж, — говорит Нана. — Я пойду в кабинет, соберу твои рубашки.
Она никогда ничего не ест и почти не пьет, такая худая. Нана уходит. Торнике опять зовут к эстраде.
Я зову Зураба, он почтительно наклоняется.
— Зураб, счет, пожалуйста.
— О чем ты говоришь, дорогой, все уже заплачено.
— Нет, нет, нет, не надо, я жду.
— Не обижай, дорогой, даже не спрашивай меня об этом, — и он исчезает. Торнике дает ему какую-то команду, и он уносится из зала.
— Ты очень устала?
— Нет, не очень. Но я хочу быть с тобой, уже скоро ночь кончается…
Возвращается Торнике сам.
— Торнике, дай мне счет, пожалуйста, только, если можно, я рассчитаюсь с тобой завтра, — говорю негромко я.
Она делает вид, что не слышит. Моя умница.
— О чем ты говоришь, дарагой, тебе не стыдно. Как по лицу ударил. А за что! Ты посмотри на них. — Я смотрю, как ползала смотрят на нас: мы поднимаемся. — Каждый почел бы за счастье рассчитаться за твой стол. Все давно уже уплачено. И не говори даже! Я что, в своем доме деньги буду брать с тебя, ненормальный, что ли, я! Пойдемте, Наташа, — говорит Торнике. Зураб уже отодвигает стул и подает ей сумку, появляясь.
Я поднимаюсь и чувствую, что стою на ногах некрепко, и в голове у меня относительно. Горящие глаза провожают ее, готовые растерзать меня, многие приподнимаются, и, если б не Торнике, я думаю, мы бы живые отсюда не выбрались. По крайней мере, я. С ней бы другое сделали.
Я задерживаюсь чуть дольше у стола. Зураб помогает мне развернуться.
— Кто, Зураб? — спрашиваю я.
— Даже не упоминай, дорогой, мне страшно становится, ты хочешь, чтобы я работу потерял! Торнике Мамедович сказал, что все заплачено, значит, все заплачено и больше ни слова.
Я достаю десятку и засовываю ему в нагрудный карман, говорю спасибо.
— Даже не думай, Саша, обижаешь совсем. Все уже сделано, ни копейки не надо.
— Зураб…
— Никаких Зурабов, — и он возвращает мне быстро и осторожно бумажку обратно.
— Ну, спасибо большое, очень, я благодарен. И тут я раскрываю объятия, и мы обнимаемся, по-кавказски, и я целую его щеку. Он мне нравится. А жизнь так проста: в ней все надо делить на нравится и не нравится… (Подумайте…)
Он поворачивает меня и ведет к выходу, показывая.
Бумажку я все-таки успеваю бросить на стол, возле плитки начатого шоколада.
В кабинете Торнике уже стоят три корзины из прутьев, нагруженные бутылками вина.
Три официанта начинают носить это из комнаты.
— Что это, Торнике?
— Как что, вино для Наташьи, шампанское для тебя.
— Ты с ума сошел, куда я это все дену?
— Но не себе же я это буду оставлять! К тому же жажда меня сейчас не мучает, это в юные годы было. Теперь старые годы и Нана…
Он осторожно оглянулся, она лишь улыбается. У меня уже нет сил сопротивляться.
— Зураб, быстрей, тебя ждем только, — говорит он, и я не понимаю о чем. Мы начинаем выходить к машине, вот и серебристый «мерседес» Торнике, с которого началось наше знакомство. Нана садится за руль, она хорошо ездит, не так, как Торнике. Официант захлопывает багажник и отдает ключи Нане.
— Я поведу, — говорит Торнике.
— Успокойся, — говорит Нана, — у тебя двое детей.
— Вот так всегда, Наташья, на этом она меня ловит. А что с ними будет, рожать их снова не надо.
— Я не хочу, чтобы они сиротами остались, — улыбается Нана.
— Я хорошо езжу! — подтягивается гордо он.
— Очень, все время едешь на встречные ряды движения. И не понимаешь, для чего разделительная полоса существует. Считая, что встречные полосы — это и есть разделительная.
— Это бывает, — соглашается он.
У меня уже нет сил смеяться. Я, кажется, пьяный и держусь за бок машины, «мерседес» называется.
— Ты где хочешь сесть, Сашья? Дорогому гостю — почетное место.
Я пропускаю Наташу, мы садимся сзади. И в этот момент в дверях появляется запыхавшийся Зураб, неся в руке большой пакет белой вощеной бумаги.
