Как же России без питья.
— Ну, по последней, и я побегу. Квартиру видишь, все, что вокруг, пользуйся, в холодильнике мама тебе кое-что приготовила.
— Спасибо большое, не за что.
Я растерялся. Доброта человеческая — я забыл про нее…
— Есть за что: твой папа вылечил ее, до конца жизни будет благодарна. Телефон я тебе напишу, легко запоминается. И давай взбодрись, встряхнись и приведи себя в порядок. Здесь хорошая ванна, ложись в горячую, успокаивает нервную систему.
Я улыбнулся.
— Если захочешь прийти послушать, как я играю, дай знать.
— Иларион, я тебе очень и очень благодарен.
И я выпил до дна. Он оставил все на столе, дал ключи и исчез. Как будто его и не было.
Я сел на тахту, прикоснулся к подушке и неожиданно, как срубленный сноп, упал и уснул. Такого со мной никогда в жизни не было. Я проспал два часа, абсолютно ничего не помня. Это был чудесный глоток сна, моя голова просветлела.
Я позвонил домой и оставил папе номер телефона. Впервые он не сопротивлялся, что я не буду ночевать дома. Обычно он всегда запрещал и никогда не разрешал. Но дал команду: чтобы я занимался, выбросил все из головы и приезжал обедать.
Я прошел по небольшим квадратным комнатам. На кровати лежало свежее белье и две подушки. Две подушки. В ванне — свежие хрустящие полотенца. Нечаянная забота вдвойне приятна: о тебе думают. Я не знал, что у него такая мама.
Я умылся и достал из портфеля зубную щетку, пасту, подарок — английское мыло. И ненавистную бритву. Я не любил, чтобы не сказать ненавидел, резать себе добровольно лицо, шею, щеки — процедура, которую человечество называет бритьем. Я всегда резался, раздражалась кожа, текла кровь. Короче, это было Бородино или как будто танки прошли по траншеям.
Неожиданно раздался телефонный звонок. Думая, что это звонят аккуратной, заботливой хозяйке, я взял трубку.
— Здравствуй. — Я не поверил услышанному голосу. — Я, наверное, не должна была тебе звонить и мешать…
— Как ты узнала номер?
— Я попросила сестру сказать, что это девочка с курса касательно зачета, и папа дал твой телефон.
— Тебя в детстве не учили, что обманывать — это не хорошо?
— Мне нужно было сообщить тебе важную новость…
— Какую?
— А ты где, Алеша?
Я заколебался.
— Я живу в квартире у знакомого. Пока сдам сессию и прочее.
— А можно…
— Что?
— Можно я к тебе приеду и расскажу все? Не по телефону.
— Уже поздно, я не хочу, чтобы ты ехала… в метро.
Она радостно выдохнула:
— А я возьму так…
— Что?!
— Прости, я оговорилась.
Я сдержался неимоверным усилием воли.
— Если, конечно, ты разрешишь, я завтра приеду. А где это находится? — Она задала вопрос и замерла. Я не хотел впускать ее опять в свою жизнь, (зная, что она мне доставит еще много боли) и не мог — не впустить. В ней было что-то родное. Что-то в ней меня привязывало, притягивало к ней.
Я боялся этого и страшился, зная, предчувствуя, что развязка будет еще трагичней, чем завязка.
— Это находится у метро «Профсоюзная», улица… От метро к дому можно доехать на автобусе две остановки или дойти…
— Я добегу!
— Не надо бежать, споткнешься, упадешь, привлечешь внимание. Опять что-нибудь случится.
Я должен был теперь просчитывать все. И дуть на холодную воду.
— Хорошо, я не буду бежать. Я сделаю все, как ты скажешь. Когда ты хочешь, чтобы я приехала?
— В час дня.
— Я очень благодарна тебе. Я буду…
Я не стал слушать, какой она будет, повесив трубку. Я был слабак. А может, это были другие чувства?
В магазинах — однообразные витрины, стандартный набор из года в год: масло, сметана, яйца, сосиски, два вида сыра, два вида колбасы. Система идиотская: сначала отстоишь в один отдел, чтобы взвесили, потом в кассу, чтобы пробили, потом в очередь — забрать взвешенное, идешь в другой отдел — и все начинается сначала. Сколько миллионов минут, отнятых у жизни миллионов людей.
Я купил и кобинский, и голландский, так как не знал, какой нравится ей. Зашел в овощной, но так пахнуло, что я сразу вышел. В винном купил бутылку полусладкого шампанского. В булочной — городские булки и батон. Сумки нет, несу все в руках, забавное зрелище.
Дома я непонятно почему варю яйца вкрутую. Раньше я делал неплохо оливье, но сейчас у меня ничего нет. Да и не хочу, чтобы она думала, что я готовился к ее приходу специально.
Звонит звонок, я удивлен, что она пришла без приключений и вовремя.
И открываю дверь.
— Здравствуй, Лита.
— Добрый день, Алешенька. Я так рада, что вижу тебя. Что ты меня пригласил… Спасибо!
Она ставит свои пакеты на пол и смотрит внимательно мне в глаза. Я говорю:
— Проходи.
— А можно?
— Нельзя.
— А почему?
— Я шучу.
— Ты так давно не шутил…
Я никак не реагирую на ее реплику. Внешне.
— Чья это квартира? — спрашивает она, прерывая молчание.
— Пушкина, Александра Сергеевича, он ее купил еще в девятнадцатом веке, искал хороший район.
— Алеша, я тебе привезла разные салаты и твой любимый оливье. Я сама делала, первый раз. Только со свежими огурцами, чтобы у него летний вкус был.
Я киваю задумчиво.
— А соленых не было, — говорит она.
— Как твои дела?
— Какие, Алешенька?
Я смотрю на нее пристально.
— А, эти… Все хорошо, они вчера закончили повторный курс лечения. Во вторник только нужно провериться: сдать мазок, но я точно вылечена. И здорова. Господи, какое счастье. Ты рад?
Я не отвечаю на ее простой, совершенно по-простому заданный вопрос. И смотрю на ее фигуру. Высокая грудь подчеркнута вырезом летнего платья. Бедра… вызывают жжение в моих ладонях. Желание их коснуться. Которое я немедленно давлю.
— Нравится, это новое?
Неужели она заметила, она никогда не была наблюдательной.
— Что? — не понимаю я.
— Платье. Я специально для тебя купила.
Оно тоже выше колен. Мини-юбка, мини-платье, мини-мода.
— У тебя грудь в нем очень выступает.
— Оно так сшито, это французское, — утешает она меня.
— Ну да, тебе нужно внимание всех мужчин к своей фигуре.
