— Наверняка что-нибудь умное скажешь, какое-нибудь открытие сделал?
— Я был с ней всего один раз, полминуты. Я даже не кончил в нее. Сперма была на…
— С каких пор это мешает гонококкам пробраться в мужской канал, когда они облепляют стенки влагалища, куда ты «вошел» на полминуты…
Я вздрогнул, явственно представив.
— Ладно, не буду вдаваться в венерологические подробности, а то ты еще вырвешь мне на голову.
— Значит, я не болен?
— Но проколоться все равно надо, профилактически. А также привести партнершу, которая «наградила».
Как отстраненно, со стороны, звучит венерическая лексика.
— Сколько времени это займет?
— Начнем сейчас, придешь завтра и послезавтра. Через три дня будешь как новенький.
— Но я не болен??
— Ты хочешь дождаться, чтобы убедиться?! Поверь мне, это больнее, чем укол. Подожди, я принесу стерильные шприцы.
Он приносит:
— Если тебе хочется верить, что ты не заражен, верь!
Он делает мне два разных укола, уколы я ненавижу.
Какое-то ощущение от этих уколов грязи и запачканности. Итак, я запятнан. Я больше никогда не смогу сказать себе: я никогда не болел. Сорвали печать. Больше того, я даже не узнаю: заразила она меня или нет.
— Одевайся, спасибо за доставленное удовольствие созерцать твой стройный зад.
— Адам, большое спасибо.
— Так и быть, по старой дружбе, не поставлю тебя на учет!
Мы смеемся. Я одеваюсь.
— Адам… сколько я тебе должен за твое удовольствие, которое ты мне доставил?
— Ты что, с ума со временем сошел? Придешь завтра ровно в два. Девушка-то красивая?
— Не мне судить…
— Но в ближайшие дни не забирайся ни на кого, пока я не сделаю мазок и не проверю анализ мочи.
— Ты по-прежнему пьешь армянский коньяк?
— Это моя слабость, за неимением французского. Но тебе сейчас пить нельзя, надеюсь, ты это знаешь? Как сын врача. Ты не хочешь делать себе больно!
— Как раз хочу, — непонятно отвечаю я.
— Поэтому угощать коньяком я тебя не буду!
Мы прощаемся, он протягивает мне руку, поколебавшись, я жму ее. И боюсь идти в туалет… чтобы помыть руки. Я всего здесь боюсь, даже воздуха.
Лита, Лита…
Я еду в Елисеевский гастроном в центре. Там работает бывшая девушка двоюродного брата. Москва расчерчена по девушкам. Прошлым евам и нынешним мадоннам.
Вика сразу узнает меня и приветливо улыбается. Она похожа на дочь одной известной киноактрисы. И почему мне не нравится Вика?
— Здравствуй, мистер грация!
Я оборачиваюсь назад…
— Ты меня с кем-то перепутала.
— Такую фигуру невозможно ни с какой перепутать! Чем могу быть полезна? Ты совсем не ешь, такой стройный?
— Мне нужен французский коньяк.
— А итальянский шоколад не нужен?
— Говорят, швейцарский самый лучший.
Она на мгновение задумывается, стоя за прилавком. Светлая девочка, может, ее с Максом познакомить? Впрочем, ему нужна Брижжит Бардо.
— Разве только из запаса Министерства иностранных дел. Мне нужно будет пару дней. Сейчас каждая бутылка на счету.
Она смотрит мне в глаза.
— Ты можешь зайти в пятницу, к концу рабочего дня? Я должна буду вынести сама.
Она продолжает смотреть мне в глаза.
— Это очень неудобно?
— Ничего страшного.
— Спасибо большое.
Она прощально кивает.
— До встречи, — говорят ее накрашенные губы.
У дверей квартиры на Архитектора Власова меня ждет сюрприз, одетый в модные английские джинсы, которые я ей подарил. Обтягивающая блузка демонстрирует высоту груди. «Красивая» ли она? Я все ищу слова, я еще не нашел слов, чтобы ее описать. Она неописуема…
Она невольно берется за пуговичку блузки.
— Я не так выгляжу?
О, этот ее томный, бархатный голос, когда она говорит со мной.
— Что ты здесь делаешь?
— Я только хотела узнать, что сказал врач?
— С чего ты взяла, что я видел врача?
— Ты очень умный, Алешенька.
— Не очень, если я с тобой.
Она почувствовала слабинку, маленькую расщелинку. И уже повисла на мне, целуя в шею.
— Для этого есть телефон…
— Я его потеряла, бумажку, на которой он записан.
— Ты правда потеряла?
— Да, но я помню его наизусть, с первого мгновения. Я сказала правду… Я всегда буду говорить только правду. Но давай считать, что я его потеряла: я так хотела увидеть тебя. Обнять.
Ее руки соскользнули мне на пояс.
— Может, войдем в квартиру?!
— А можно?
— Не переигрывай, Лита. Ты не актриса.
Хотя…
— Я думала, ты рассердишься, когда увидишь, что я приехала. Что сказал врач, у тебя что-нибудь не так?
Я включил свет. Мне нравился ее символический язык, состоящий из эвфемизмов.
— Сказал, чтобы я привел ту, которая меня «наградила».
Она осеклась.
— Вколол два укола и сказал прийти завтра.
— Но у тебя ничего не болит?
Я усмехнулся:
— Душа. Знаешь, есть такая. Между двумя сосками расположена.
— Можно я ее поцелую и приласкаю?
— Ты уже меня поласкала. Спасибо, поэтому мне нужно ходить в венерологический диспансер. Чтобы вылечиться от твоих ласк.
Она вскинулась:
— Мне сегодня начали новый курс лечения и дали…
— Я рад за тебя. Какие у нас милые разговоры. Возвышенные, чувственные, почти шекспировские.
Она сникла, но через минуту опять встрепенулась:
— Ты голодный, я привезла тебе поесть?
— Мне совсем не до еды сегодня. Может, ты сможешь подсказать причину?
Большая слеза медленно выкатывается из ее глаза. И катится вниз.
Несмотря на ее ласковые уговоры, на все ее уговоры, мы спим под разными простынями. Она к тому же в халате, безропотно подчиняясь.
Утром я спешу в туалет и минуту спустя зову ее.
— Ты хотела знать — пожалуйста!
После мочеиспускания тонкие длинные нити тянутся из канала, не разрываясь, плавно опускаясь на воду. Как лески, но тоньше и прозрачней. Нити…
