Это Вивьен. Ее язык касается изнутри моих губ. Лита бы не осмелилась.
— Доброе утро, соньи! — говорит она.
— Мы привезли французское шампанское, с утра оно помогает, — говорит Марек и выходит, чтобы Лита могла одеться.
Вивьен не отрывает глаз от ее тела.
— Ты больше прекрасна, чем я предстафляла, — говорит с восхищением она.
И тут же шутит:
— Ты можешь теперь выйти, я одену Алеша!
— Вивьен любит гулять по нескольку дней. Ты свободен, Лита свободна? Какие у вас планы?
— Прежде всего позвонить домой и выслушать дозу нравоучений.
— О, я беру твоего папá на себья, — говорит Вивьен.
— Причем легко, — смеется Марек.
— Мы можем съесть поздний ленч во французском посольстве. Там неплохой повар, а вечером…
Я смотрю на Литу, она в легком изумлении от происходящего.
— …а вечером я хочу пригласить Лита к себе и подарить ей что-то.
— Благодарю вас, вы очень добры, но мне нужно съездить домой переодеться.
— У меня очень много новых платья из Парижа, которые я никогда не одевала. Правда, они французские…
Мы все от души смеемся.
— Это высший класс в Москве, — говорит Марек.
— А я волновалась, что вам не понравится.
Мы прощаемся до вечера, и Марек заставляет меня взять его машину, куда он с Вивьен выносит и относит сумки и пакеты.
Я отвожу Литу домой.
— Алешенька, тебе так идет, когда ты за рулем. Мне очень нравится, ты такой элегантный. Можно я продам всю тысячу джинс и мы купим тебе машину?
Я кручу пальцем у виска, и она целует мою руку. Интересно, что она говорит это всерьез.
Я жду, пока она переодевается, красится, не заходя в ее дом. Курю «Мальборо» и думаю, что день убит.
Она появляется, извиняясь, что так долго. Но когда моросит дождь, я сижу в машине, есть мои любимые сигареты и не надо плестись в институт… я могу ждать. Тем паче это редкий раз, если вообще не «первый и последний». Я выезжаю на шоссе, названное в честь города Ленинграда. Потом и этого города не станет. Мы едем на Мосфильм, я лавирую в потоке и сворачиваю на Беговую. Достаточно пустынный перешеек, ведущий к набережным Москвы-реки.
— Почему ты мне не рассказала о встрече со следователем?
Она вздрагивает от неожиданности, касается своей губы и смотрит на меня.
— Я не хотела тебя волновать или расстраивать. Ты только-только успокоился… Он сказал, что… одного из них выпустили за неимением достаточных улик…
— И что это значит?
— Я не знаю, что это значит…
— Это значит что тебя не насиловали, раз нет улик. И его выпустили.
Она перехватывает горлом воздух.
— Алеша… Он попросил меня написать на бумаге, как все произошло, в мельчайших деталях. И подробностях.
Я молчу.
— Он также хочет увидеть… Хотя я его просила избавить тебя от этого.
Опять все сначала, опять следствие, когда же будет суд? Когда понесут наказание за преступление те, что преступили?
Сколько это еще будет тянуться? Вот-вот октябрь.
Я не хочу оставлять ее в машине, да еще иностранной, и завожу домой. У отца операционный день, мама еще не вернулась. Пять часов дня. Время — условность. Его придумали люди, зачем? Я быстро принимаю душ и меняю одежду, только сейчас соображая, какой будет скандал, если вернется отец. Он в святом разумении, что она прошлое и все кончено. Я молниеносно одеваюсь и беру ее за руку.
Она с грустью смотрит на меня:
— Алеша, поцелуй меня, мне так хочется…
Я не могу пересилить себя. Слишком много воспоминаний.
— Не здесь.
Мы выходим из дома, я пытаюсь быстро пройти к машине и ловлю себя на мысли, что боюсь встречи с лысым, изнасиловавшим. Когда я с ней. Вдруг она увидит его. Он увидит ее. И я узнаю что-то — другое… Совершенно другое, чего не знал до этого.
Вечером неожиданно мы едем на просмотр французского фильма «Пощечина», в котором играют замечательные актеры. А потом к Вивьен, развлекаться.
У Литы безусловный талант к продаже и спекуляции. В первый же день она продала десять пар джинсов.
— Меня чуть не разорвали на куски, — говорит она возбужденно. Все расхватали мои телефоны, и теперь я могу встречаться по уговору и совсем не приезжать… туда.
И тут же она продолжает:
— Одна девочка хочет взять сразу пятнадцать пар и увезти во Львов. И масса других предложений. Многие хотят брать оптом, чтобы еще на этом заработать.
Я думал о своем.
— Алешенька, я хочу, чтобы ты взял еще сто пар джинсов у него. Не бойся.
— Ты с ума сошла? Надо рассчитаться прежде за эти…
— Я к концу недели все закончу, и тогда…
— И тогда ты остановишься.
— Когда у нас появятся свободные деньги, я хочу, чтобы мы обедали где-то, даже в ресторанах. Я не хочу, чтобы ты ходил голодный. Ты ничем не хуже, чем какие-то поляки или французы.
Я посмотрел на нее внимательно:
— Я никогда никому не завидую.
— Я хочу, чтобы у тебя была лучше жизнь, чтобы ты себе ни в чем не отказывал. А ты все время себе отказываешь…
«Ты уже устроила мне лучшую жизнь», — подумал я про себя, но ничего не сказал.
— Для этого нужны только деньги, — продолжала, возбуждаясь, она. — А заработать их пара пустяков. Взять в одном месте, отвезти в другое — это ж совсем нетрудно. Только бы ты был согласен.
— Я не хочу рисковать тобой.
— Мой Алешенька… Риска никакого нет. Я так выгляжу, что никому и в голову не придет…
— А когда ты примелькаешься?
— Хорошо, я буду делать это редко.
Она вдруг улыбается:
— Но большими партиями!
Я смеюсь, а она сжимает мою шею своими тонкими, как лоза, руками.
К концу недели все было продано. Я не верил. Прежде всего я рассчитался с Мареком — за все. И он тут же меня заставил взять новую партию ходового товара. На сей раз…
— Не плати сейчас — это в долг. Трать оставшееся. Хоть почувствуй, что такое деньги и жизнь, которые можно тратить на все, что душе угодно. Развлеки свою девушку, в которую влюблена Вивьен.
Я раздумываю над его словами. Развлекать ее — действовать вопреки. Развлекать виноватую.
И поступая, естественно, вопреки: я покупаю ей в подарок дорогие французские дизайнерские джинсы, единственную пару, шерстяную итальянскую кофту с красивыми рисунками и тончайший свитер из ангорской шерсти.
