— Это ложь. Они все повязаны! Всё врут.
— В губы. Это показания шофера такси. Таксист будет лгать?!
Я уронил голову, как будто ее срубили.
— Зачем? У меня ушла неделя, чтобы найти этого таксиста. Я потратил ее, но нашел. Мне было очень важно узнать, что произошло на этом расстоянии, в этот промежуток, период передвижения, между Измайловом и Мосфильмом. И я узнал. Я был прав, что это знание даст ответы на вопросы, гудящие в моей голове.
Я качал головой из стороны в сторону. Такого нокаута я не получал в жизни, пожалуй, никогда.
— А вы знаете, почему таксист запомнил их хорошо? Гадов дал ему двадцать рублей на «чай», чтобы он разрешил ей ехать у него на коленях. Обычно таксисты ни за какие деньги не соглашаются, тем более впереди — двое, им это стоит водительских прав.
Он продолжал:
— Ну и конечно, знаменитая мини-юбка, под которой шарила рука… Таксист рассматривал ее бедра всю дорогу.
Я ударом сбил его графин на пол.
— Хватит.
Следователь застыл, полувскочив.
— Ну, спокойней, спокойней. Найдете себе другую! Свет на этой клином не сошелся.
Я не желал больше его слушать, у меня разламывалось все в висках.
— Что еще?
— Можете забрать с собой простынь.
Я долго-долго вопросительно смотрел на него.
— Она не нужна следствию.
Он протянул мне аккуратно запечатанный пакет с казенным штампом.
— А теперь, успокоившись, посмотрим, что же произошло. Я адвокат, объясняю судье на суде. Праздник, девочка познакомилась с парнем и его компанией, поехали погулять, отметить. Ехали, целовалась, сидя на коленях. Девушка перепила, струсила из-за того, что произошло, да еще с двумя сразу, побежала назад. Вид был явно разгульный, испугалась, что потеряет его из-за пьяного приключения, и придумала изнасилование. По крайней мере, ее мальчик поверит и останется с ней.
Я встал.
Уже в дверях меня догнала его финальная фраза. Прощающаяся фраза — как финал.
— Вот поэтому я и сомневаюсь, что там произошло изнасилование. Думаю, что она просто передумала, опомнилась или испугалась, когда попала в квартиру. По крайней мере, адвокату не будет трудно доказать это на суде. Но по какому поводу будет суд, когда мы не можем найти состава преступления. Все было добровольно и согласно желанию пострадавшей — Литы Лаковой.
Я захлопнул дверь, чтобы не слышать этот бред.
Такой ли уж бред? Мои мозги отшвыривали его аксиому. Теорию. Следователь-теоретик. Что я могу узнать «новое»? Вот и узнал! Ах ты… Я иду, расшвыривая листья, ветки, футболя камни. В институт. В институте ее нет. Ах да, она же у следователя. Милая пара, Лита с Гондоренко!
Ее нет и на третьей паре. На Плющихе сумерки, вдруг кто-то виснет на шее.
— Алешенька, я все продала!
Я отшвыриваю со злостью ее цепкие руки.
— Вот деньги, — продолжает она по инерции.
Ненависть перекашивает мое лицо. Я вталкиваю ее в дверь пустого клуба, где она меня обычно стерегла. Пустынный коридор.
— Что случилось, Алешенька? У тебя такой страшное лицо!
— Заткни свой рот, пока я не разбил вкровь твои губы!..
Она вздернула плечами, слезы покатились по ее щекам.
— Что тебе сказал следователь? Я же просила его…
— Чтоб он все скрыл?! Что ты делала в такси? Что? — взревел я.
— Я не помню детали.
— Вспоминай, если ты не хочешь калекой изуродованной уползти отсюда.
— Я не помню точно, как все было… Просто некуда было сесть, и… он предложил к нему на колени. Я ведь ехала к тебе. Я устала и только склонила голову ему на плечо.
— Сидя у Гадова на коленях, «склонив голову ему на плечо», обнажив бедра в мини-юбке, ты ехала ко мне? — вскричал я.
— Да, Алешенька, да, честное слово. Я говорю, что помню. Я была немного пьяна… То ли много…
— А почему ты была пьяна? Почему ты поехала с первыми встречными напиваться, сука?! Почему? — зарычал я, ничего не соображая.
— Ударь меня, Алешенька, ударь, тебе будет легче.
— Ты никогда, никогда не целовалась, тварь, в губы. Да? Так ты мне говорила. Тебя только сосали и ебали в них…
— Алеша, прости меня за все!..
Она бросилась к моим коленям, чтобы обнять их, я швырнул ее изо всей силы, и она, свалившись на пол, ударилась головой об стенку.
Как обезумевший, я вырвался из клуба, ничего не соображая. Сознавая, что сейчас меня взорвет и мое нутро вырвется наружу. Меня стало рвать под ближайшим деревом…
Проковыляли две недели и прошли. Две недели со вспухшей головой, замерев, я ждал, пока не раздался долгожданный звонок. Звонил друг ее сестры, который обманом возил меня в венерический диспансер.
— Лита боится это сделать. Попросила меня. Я хочу сообщить вам неприятную новость: следователь закрыл дело за отсутствием состава преступления. Суда не будет. Злонимский совершенно свободен. Гадова будут судить за побег из заключения, по предыдущему уголовному делу. Алеша, я понимаю…
Я повесил трубку, не слушая.
«Февраль, достать чернил и плакать». А пока — грязный декабрь. Максим со мной обсуждает происшедшее в его кабинете.
— Что ты думаешь делать?
— Хочу топором…
— А второго?
Я думал и о втором — первом, который изнасиловал ее в низ.
— Когда выйдет. Он несколько лет будет сидеть.
— А где с первым?
— Хочу подкараулить около дома.
— Тебе нужна помощь?
— Ты согласен нарушить закон? Совершить преступление?
— Я подумаю…
— Это серьезная вещь — убийство человека.
— Ты с такой легкостью это говоришь…
— Потому что они недочеловеки. Они — насильники. Не забывай этого! Я не собираюсь убивать человека. За преступлением должно последовать…
— …Наказание. И ты сможешь совершить убийство?
— Легко. Один удар всего. Чтобы расколоть. И посмотреть, какого цвета там мозги.
— Не думаю, что это так легко. Как кажется. Зная тебя.
— Главное — один шаг: переступить за черту, а когда ты переступил — потом все как по маслу.
— Я думаю, отговаривать тебя без толку?
— Я еще не решил окончательно: понимаешь, один удар — он не будет так мучиться. Как мучаюсь я. Смерть, или исход, займет всего минуту, если я хорошо ударю, и он не увернется. А я хочу, чтобы он мучился.
