— Тогда нужно отрубить руку.
— Две руки.
— А еще лучше — член.
— Для этого нужно, чтобы кто-то держал. Я не хочу вовлекать тебя. И потом, не уверен, что смогу это сделать. Убить человека легче, чем четвертовать…
— Я смотрю, ты действительно обдумал все, и даже варианты.
— Я живу с этим дни и ночи. Сплю и дышу…
В этот момент дверь открылась. Приятная девушка приносит коробку конфет, молча кланяется и уходит.
Максим сразу раскрывает коробку конфет, объясняя:
— Я лечу ее тетю, часто жду, пока она приедет, спеша с Кутузовского. И это в благодарность.
Он кладет сразу же две конфеты в рот и начинает увлеченно жевать.
— А что еще?
— Не-не, не мой вкус.
Я хочу перевести разговор:
— А брата познакомить?
— Да? — Он искренне удивлен. — Я не знал, что ты…
— Чисто ради приличия.
— А, ну-ну. — Он улыбается. И кладет еще две конфеты в рот. — Хочешь? Там что-то вкусное внутри.
— Не хочу.
— А что ты хочешь? Могу дать ее телефон!
Он пишет мне на бланке рецепта ее телефон.
— Она свободна?
— Не знаю, она артистическая натура, ищущая. Ты точно не хочешь? А то я все съем.
— В этом я не сомневаюсь!
Он вечно голодный — брат. Брат мой…
Я звоню девушке через два дня.
— Здравствуйте. Меня зовут Алексей. Простите, что я вас беспокою. Мы встречались один раз, случайно, у моего брата, вы привезли ему коробку конфет в поликлинику.
— Очень приятно. Меня зовут Виктория. Я вас запомнила.
Я совершенно онемел. Не зная, что сказать, я спросил:
— Как ваша тетя?
— Я очень тронута, что вы позвонили осведомиться о здоровье моей тети.
Я улыбнулся про себя: у нее присутствовало чувство юмора.
— И не только…
— Я внимательно вас слушаю.
— Послезавтра в Доме кино будет премьера интересного фильма…
— Если вам не с кем идти, то я с удовольствием составлю вам компанию. Давно никуда не выходила.
— Если мы встретимся за пятнадцать минут до начала, это удобно?
— Удобно.
— Я буду одет в…
— У меня хорошая зрительная память. До встречи. До свидания.
И она повесила, не ожидая, трубку. Все это походило на деловое свидание. Но дел у меня никаких к ней не было.
Через два дня мы встретились у Дома кино. И первое, что она сказала:
— Вы очень мило выглядите, Алексей. Я вас сразу узнала!
Раскованная девушка, подумал я. Второе приятное качество. Первое было — чувство юмора.
Она была в расписной дубленке с капюшоном. Большие глаза с огромными ресницами внимательно смотрели на меня.
— Большое спасибо.
— За что? — удивилась она.
— Что вы приехали.
— Право, не за что. Я вам признательна, что вы меня вытащили из дому. Дома вечно как проходной двор.
— Я не знал, что ваши родители держат гостиницу.
Она сначала, на секунду, не поняла, потом рассмеялась.
— Нам пора заходить.
— Да-да. — Я стал искать пригласительный.
Мы разделись, и я окинул, скорее, охватил (окинул — долгое действие) ее взглядом (да и она не была «полем боя», впрочем…).
Виктория была одета в обтягивающие велюровые джинсы темно-шоколадного цвета и молочную блузку со сливочным оттенком, через которую просвечивала небольшая грудь. (Для цветоаномала, по-моему, неплохо. Не уверен, что цвета точно соответствовали словам.) Получался шоколад с молоком или молочный шоколад. Волосы были собраны сзади в хвостик и касались шеи. Она повернулась, чтобы идти. Я продолжал осматривать. При тонкой талии и хрупких плечах у нее был достаточно классный зад, рельефно выступающий, вырывающийся из бархата заточения.
— Осталось две минуты, я не люблю ходить по ногам.
Мы стали подниматься по лестнице, практически последние.
— У вас красивые джинсы, из редкой материи.
— Это подарок одной известной поэтессы.
Она продолжала подниматься наверх, а я не мог оторвать взгляда от ее… Она повернулась:
— Вы отстаете. У вас еще будет время разглядеть меня с ног до головы.
— Вы уверены? — Я всегда шел навстречу резкому и оригинальному.
— Думаю, что да, — после раздумья, прищурив большие глаза, сказала она.
Глаза и попа были уникальные.
— Почему вы уверены, что я вас рассматриваю?
— Иначе вы бы не отставали.
Меня подмывало спросить, почему поэтессы дарят ей подарки. Обычно поэты — все нищие. Но я сдержался.
Мы вошли в зал. Места были чудесные, я не люблю сидеть дальше десятого ряда. И ближе тоже. Картина называлась «Это сладкое слово — свобода». В дразнящей темноте, прорезаемой лучами проектора, который передавал световые картинки на экране, я наблюдал изредка за ней. Большие глаза внимательно смотрели на полотно. Она наклонилась и прошептала мне что-то. Я не разобрал что, заиграла громко музыка. Я только почувствовал ее коснувшееся дыхание.
Кино закончилось. На улице падал мягкий снег. Обогнув гостиницу «Пекин» («где вы гуляли или бывали, мой читатель»), мы пошли по Садовому кольцу.
— Я люблю гулять по Москве ночью, когда нет людей. Тишина. Кажется, что вся Москва — твоя.
— Я тоже, — сказал я. У нас совпадали вкусы.
— Как вам кино? — мягко спросила она.
— Оно оставило странное впечатление: и не то, чтобы «да», и не то, чтобы «нет».
Мы не спеша шли мимо американского посольства. Она вдруг с грустью взглянула на него и отвернулась.
— Вы не любите капитализм? — пошутил я.
— Вы достаточно наблюдательны. — Она не улыбнулась.
— Что так грустно?
— Как-нибудь потом, — произнесла она.
— А будет «потом»?
— Думаю, будет, все будет. Только не сразу, а…
— Я очень люблю это!
— Что?
— Когда «не сразу», когда надо долго ждать…
Она рассмеялась:
— Вы меня неправильно поняли. Я говорила совсем о другом. А это будет в уже назначенный час — ни минутой позже, ни минутой раньше. И зависит сие не от нас. Все уже написано наверху.
