— Сидеть и говорить с тобой про что такое хорошо и что такое плохо.
— С превеликим удовольствием. Мне все нравится с тобой, Алешенька. Я не верю, что мы снова будем вместе. Разговаривать…
— Не «будем», а только на сегодняшний вечер. И лишь по случаю окончания экзаменов.
Обманываю я сам себя. Цокот каблуков сбивается.
— Ты правду говоришь, Алеша?
— Только одну, — продолжаю обманывать себя. — И тебя учил: говорить правду, одну только правду, болезненную, но…
— Значит, после сегодняшнего вечера ты со мной не будешь встречаться? — Ее губы складываются в предслезное выражение, рисунок, абрис.
— Тебя не устраивает, мы можем сейчас распрощаться.
— Что ты, Алешенька, меня все устраивает, я всем довольна. Я и на это не смела рассчитывать.
Первая зрелая мысль, которую слышу от Литы. Или вторая.
— Как это ты дошла до такой умной мысли?
— Я подумала.
— Не может быть! Ты можешь думать? Подумай и скажи что-нибудь умное еще.
— Я безумно счастлива, что мы проведем этот вечер вместе.
— Это уже выражение эмоций, а не мысль. То есть чисто эмоциональный предмет. А не дума или фраза.
— Алешенька, откуда ты так хорошо знаешь язык?
— Это вторая умная мысль?
— Нет, — она улыбается, — это все говорят.
Она что, подслушивала?
— А то я испугался, что ты можешь надумать две умных мысли подряд. Насчет знания языка — это тебе кажется.
— Мне так не кажется, извини, что впервые возражаю тебе. Ты действительно очень необыкновенно и красиво выражаешь свои мысли. Как будто вяжешь их одну к другой необычайным узором. Вязью. И всегда точно и ярко подбираешь слова.
— Сегодня что у нас: день лести?
— Тебе не надо льстить. Нет лести, которая была бы достойна тебя.
— О, да ты уже перешла на хвалебные оды по поводу восшествия на престол. Как Сумароков или Кантемир. И иже Ломоносов.
— К сожалению, я не могу писать, а то…
— К счастью. А можно я задам тебе страшный вопрос?
— Тебе все можно, Алешенька, — замерла она.
— А третью умную мысль ты сможешь произвести. Из того места, что заполняется сознанием.
От неожиданности она рассмеялась.
— Ты не обижаешься, что я засмеялась, Алеша?
— Тебе не кажется, что мне немного поздно обижаться. Все, что ты могла, по-моему, ты со мной проделала!
Как я глубоко заблуждался. Наивный…
— Алешенька, давай не будем о грустном, мне хочется тебе сегодня доставить радость.
— Как ты собираешься это сделать? Исчезнуть навсегда?!
— По-другому.
— Попробуй.
— Можно я возьму тебя за руку?
— Можно.
Она взяла меня цепко под руку и заспешила рядом, пытаясь попасть в шаг.
— Спасибо. Раньше ты не разрешал мне брать тебя под руку в окрестностях института.
— Раньше ты была девушкой, — я вздохнул, — а теперь я переступил и презираю себя за это.
— Зато я обожествляю тебя за это.
— За что?
— За то, что ты возишься со мной, прощаешь, даришь, заботишься, защищаешь от злого мира…
— Это тебе кажется, ты себе нафантазировала.
— Я не умею фантазировать, я реалистка.
Я даже повернулся. От удивления и неожиданности.
— Это была третья умная мысль? Самая умная.
— Если ты так считаешь. Я рада, что они тебе понравились.
— …И — последняя.
— Я еще скажу…
Она улыбнулась загадочно. Со мной рядом шла Лита, я не мог поверить, но чувствовал, как у меня начинает возникать желание.
— Я так давно не была в кино. С того самого раза с тобой, последнего. Я дала себе слово не ходить без тебя никуда.
— Как трогательно.
— Недалеко от Смоленской есть маленький кинотеатр, где идет твой любимый фильм «Брак по-итальянски». Хочешь посмотреть?
Делать было нечего, идти некуда.
— Пойдем.
Мы заходим в темный зал, когда кино уже началось. Садимся на последний ряд. Впереди лишь несколько разбросанных голов. Она касается нечаянно, я уверен, плечом моего плеча. Над нами два луча, проекция сливания которых изображает действие на экране. Как просто! И не нужны актеры на сцене.
Она опускает мне руку выше колена, и я чувствую, как дико, неимоверно возбуждаюсь. Бешеное желание вдруг разрывает меня. Где-то вдали мерцает экран и мелькают актеры на нем. Лита скользит вверх рукой плавно к бедру, ощущая под тонкой тканью мою кожу.
— У меня цикл, — шепчет она, — но я безумно хочу тебя.
Она опускается бесшумно между кресел. Поворачивается ко мне лицом и целует руку. Потом гладит внизу. Все напрягается внутри, все напряжено, как тетива. Она чувствует это и ласково, но призывно давит на эту тетиву. Гладит тетиву… Гладит ее, ласкает.
— Пожалуйста, Алеша…
Я не совсем понимаю, что она хочет, и лишь упираю голову назад.
— Я тебя умоляю…
Она расстегивает мой пояс и опускает молнию. Не верит и, боясь, судорожно обхватывает мои бедра. Все выскакивает наружу, как выпущенная стрела.
Я уже понял и представляю, через что мне сейчас предстоит переступить (обломком подкорки, скорее), и уже не в силах сдерживать безумное желание. Воздух раскаляет мою ртутную плоть. Никак не защищая, а лишь поднимая.
Она медленно с чуть раскрытым ртом приближается к нему и мягко и в то же время страстно накрывает его. Ее губы, которые я так и не целовал, в истоме сходятся на головке, скользя. Она делает всего лишь несколько взмахов головой. Я неимоверно выгибаюсь, как лук, как дуга, и начинаю дико биться в ее рту. Агонии сотрясают меня волнами, я дергаюсь вверх… и удивляюсь, как она выдерживает, как она не задыхается. Как я не протыкаю насквозь ее нёба…
Она нежно и медленно ласкает его языком и облизывает, как конфету. Карамельную палочку. Наконец, отпускает, кладет голову на него, зарывшись в мой пах, и удовлетворенно вздыхает.
Кино продолжалось, но мне было не до кино, я хотел скорее уйти отсюда. И только выйдя на свет из темноты, я соображаю, что произошло.
Я не мог поверить, что мы сделали это в кинотеатре… Среди бела дня, на дневном сеансе.
Она идет рядом и касается губ своим пальцем.
— Алеша, тебе понравилось?.. — вкрадчиво спрашивает Лита.
Я молчу.
