Он дает мне фирменный пакет и обычную скидку. И предлагает мужские замшевые ботинки. Я сегодня в «соглашательном» настроении, к тому же на зиму опять носить нечего. Я люблю замшу, в ней есть что-то притягательное — я никогда не любил кожу.
Мы встречаемся с ней на Маяковской, место, от которого у нее ключи, — около Патриарших прудов, в Булгаковском переулке. Безлюдные улочки, неубранная листва, тишина, покой — октябрь.
Мы заходим в квартиру, она маленькая, но уютная, со средней кухней: москвичи проводят всю свою жизнь на кухне.
Она раздевается, и я вижу новое гарусное платье, облегающее фигуру. Платье голубого с зеленым отливом цвета. Оно подчеркивает еще больше ее формы и великолепную фигуру. А я думал, у меня не осталось к ней желания…
Она неправильно истолковывает мое рассматривание:
— Это Марта подарила.
— Можно хоть сегодня не произносить это имя.
— Хорошо, Алешенька, хорошо, милый.
Она тщательно причесана и красиво накрашена.
— Сколько заняло времени собраться?
— Три часа, может, чуть больше. После трех я не считала. — Она улыбается. Искрятся глаза.
— У тебя сегодня важный выход?
— Да, встреча с тобой.
Я вручаю ей бутылку французского шампанского и подарки.
— С днем рождения, Лита, — говорю я.
— Спасибо, Алешенька. Я не заслужила таких красивых подарков.
— Почему? — спрашиваю я.
— Ну, не знаю… — Она отводит глаза.
Потом уходит, кладет шампанское в холодильник и возвращается.
Лита привезла полную сумку еды, салатов, свежий торт. Она стала накрывать на стол. Какая-то натянутость чувствовалась в ее движениях. И стояла в воздухе.
— Хочешь кого-нибудь еще пригласить?
— Нет, — поспешно, сбивчиво ответила она, — я счастлива, что мы вдвоем.
В ее тоне, в голосе звучал какой-то фальцет. Она что-то не договаривала.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, нет, Алешенька, ничего. Что может еще случиться, я езжу на городском транспорте.
Она привезла с собой даже тарелки и вилки.
— Я не хотела пользоваться чужим.
Она подошла и обняла меня.
— Алеша, ты совсем-совсем не любишь меня?..
— Я не могу с тобой говорить о своих чувствах.
— Почему?
— Это патология, я не смогу это объяснить. Я презираю тебя, что до сих пор…
— Ты со мной?
— …не могу без тебя. Я не смогу переступить через то, что случилось. Произошло с тобой, со мной.
— Алешенька, а ты можешь не думать об этом? — Она сжала меня за талию.
— Не могу.
— Может, ты выпьешь и все забудется.
— Я разное пробовал. Поверь мне, чтобы отрезать, обрубить желание к тебе.
Она приникла губами к моей шее.
— Не говори так, я хочу, чтобы ты меня желал.
— Но это патологическое желание, ненормальное, я мучаюсь из-за этого.
— Ну давай чаще… разрешать твои мучения.
Я взглянул на нее удивленно: раньше она не шутила на эту тему. Никогда.
— У тебя кто-то есть? — спросил отстранено Алеша.
— Почему ты вдруг спросил? Раньше я никогда не шутила на эту тему. Не осмелилась бы… Что ты, Алешенька, кто у меня может быть… Я безумно люблю тебя.
Она потерлась красивой щекой об мою.
Какая-то тревога засела внутри меня, и я не мог с ней справиться.
— Давай выпьем, ведь это твой день рождения.
Она с грустинкой улыбнулась.
— Ты, наверно, желал бы, чтобы я не родилась.
— Почему?
— Я бы не доставила тебе столько боли и горя…
Я разлил подмерзшее шампанское в бокалы.
— Все предопределено, и от фатума, как не беги, не убежать…
— Ты так хорошо говоришь, Алеша, так бы и слушала тебя целые дни и ночи. И новые дни, и новые ночи. Всю жизнь.
Я дал ей в тонкие пальцы тонкий бокал.
— За тебя, Лита! Чтобы жизнь налила тебе хоть одну рюмку счастья.
— Спасибо, Алешенька. — Мы коснулись бокалами, и я стал пить шампанское.
Она стала ухаживать за мной и просить, чтобы я попробовал разное. Она готовила салаты сама. Все было вкусно, особенно салат оливье и паштет из телячьей печенки. Именинница привезла банку крабов, которые я сто лет не ел.
— Ешь, Алешенька, ешь, я так люблю наблюдать за тобой и думать…
Вдруг слеза покатилась у нее из глаз, еще одна побежала по щеке. Она отвернулась, ее плечи задрожали под голубым гарусом, и она начала навзрыд плакать.
— Хватит, Лит, — вздохнул я, — хоть сегодня.
— Извини, это, видимо, с днем рождения связано и что я тебя давно не видела.
Мы немного поели и выпили по бокалу шампанского.
Лита взяла меня за руку и потянула за собой в комнату. В ней стояла достаточно большая кровать.
— А можно… я раздену тебя сама?
Я ничего не ответил, она вмиг раздела меня. Я сидел на краю кровати. Она подняла свое платье, и я увидел стройные, напряженные ноги, она быстро сдернула колготки с трусиками и куда-то их отшвырнула. Я смотрел ниже живота на ее лобок с медными, бледного огня, волосками. Она, чуть расставив ноги, села мне на пенек колена и стала скользить по ноге. Ее платье, поднятое выше бедер, обвивало талию. Она соскользнула вниз на подъем ноги и стала качаться на ней. (Одна нога была заброшена на другую.) Наполовину голая. Я ощущал ее влажную мякоть. Она стала двигаться непроизвольно, чуть выше, чуть ниже. У меня был достаточно высокий подъем. Она скользила равномерно, вверх-вниз, вверх-вниз, чуть вжимаясь. Ее глаза закрылись ресницами, губы приоткрылись. Она качалась на ноге все сильней: вверх-вниз, вверх-вниз. Лита поймала какой-то свой ритм и не отпускала его.
— А! — вжалась она в мой подъем. — Ах! — задергалась она, как в оргазме. — Я не знала, что так бывает.
Она выдохнула задерживаемое дыхание, и голова ее наклонилась к моим трусикам.
— А можно я их сниму?
Она их сняла. Через пять минут все было кончено. Штыковой оргазм, я опять почувствовал вину и себя виноватым.
Я начал одеваться, я хотел как можно скорее уйти из этой квартиры и с этой кровати. Как с места преступления. Я чувствовал себя здесь растерянно и ужасно.
— Алешенька, ты уже уходишь?
— Я не хочу здесь оставаться.
Она взялась за голову и какое-то время сидела, держа ее в руках. Мне послышалось, что она прошептала: «Господи, что я наделала», или мне это показалось.
