«Настоящее». Вот слово, которое я так долго искал. Настоящее — это для меня? Окончательное? Вот мы летим вместе с Иликом черт знает куда, везем огромные деньги, чтобы купить две колонки с динамиками и два ящичка радиодеталей. Значит, мне это нужно? Значит, именно этим я буду заниматься теперь всегда? До восьмидесяти лет? Значит, в этом почтенном возрасте я все еще буду выбегать… Нет, выбираться! Выползать на сцену с гитарой и петь? Я буду принимать бутылки в пункте стеклотары, когда понадобятся деньги на новую аппаратуру? Собственно, почему до восьмидесяти? Есть еще и пенсия. Значит, до пенсии? Играть на гитаре и петь до пенсии?
Так? Быть на каникулах? Только почему у меня остается уверенность, что это каникулы? Почему? А первое сентября когда-нибудь обязательно наступит. Это я точно знаю.
В иллюминаторы видны Кавказские горы. Эльбрус. Казбек. Горы легче всего покорять на самолете. Казбек. Эль… Я засыпал. Странно, до этого я никогда не спал в самолетах.
Мне снился сон.
На холмах Грузии лежал «Динаккорд». В целлофане. Огромная пачка сигарет. Я дергаю за красненькую полосочку, спускающуюся с гор, срываю целлофан. Мимо катится Жисть-копейка. Кривая, воды не напьешься. Подпрыгивает на кочках, подмигивает солнцу. Жизнь — хороша, хоть и гнутая вся. Все поют. Голоса чистые, как бутылки перед тем, как в них пиво зальют. Только «Динаккорд» хрипит, извиняется. Простудился в горах. Летит стая журавликов. Динаккор- довских, хромированных С фирменными микрофонами. Среди них черный набриолиненный фарцовщик. Юра Кожаный.
- Кар, кар… Две копейки есть? Счас звякну в одно место. Доктора вызову, пусть подлечит «Динаккордик»! Дай две копейки… Кар, кар…
— Нету! Вон копейка летит, но у нее восьмерка, в автомат не влезет. И не каркай, пожалуйста.
А это что такое? Квадратное, холеное, гладковыб- ритое?
Э, так ведь это судьба-индейка! В целлофане. Голландская. С сыром внутри. Смотри-ка, играет… Человеком… Как смычком. На «Динаккорде»! Звук! Зву- ук… И человек тоже играет. На трубе. Тоже зву-ук…
Э! Звук! Звук! Сапожник! Звук! А это потому, что рубашка у него несвежая. Звука нет. Последний вчера сдали. Как куда? Куда положено. На пункт стеклотары. По пятнадцать копеек за емкость. Вот только это осталось. Горлышко охрипшее. Как не примут? А кто в окошке? Кто сегодня работает? Счас примут! Кто это? Женского рода. Судьба? Да нет же! Это же… Стекло мутное. Это же Люда. Как Люда? А где же студент? У себя в кабинете? А… Вот на табличке все написано. Кандидат в мастера спортивных наук. Прием тары по личным вопросам ежедневно. Двадцать четыре часа в сутки. И смирно мне! Смир-на-а- а! А то ходят туг всякие иностранные подданные. А где живут? Где? В «Динаккорде»? А? Пристегнуть ремни? Чтобы судьба не вывалилась? Затянуть пояса, как в газетах пишут? Пристегнуться и не курить? А спасибо, спасибо! Не курю. Спортсмен. Ну, разве что динаккордовскую… Ну, все, все! Просыпаюсь. Да не спортсмен я никакой! Не спортсмен. Про- сы… Все, просыпаюсь. Тбилиси.
Я и раньше знал, что в Тбилиси живут гостеприимные люди. Через два дня я вдруг спохватился, что уже второй раз обедаю не дома. И это при том, что я человек совсем не пьющий.
- Уфф! — сказал Сосо, наполняя бокалы, когда мы наконец добрались до его домика. — Это вино я давил своими ногами!
После этого я уже не мог отказаться. Взглянул на его ноги в шикарных мокасинах и взялся за стакан. И только сейчас, через два дня, вспомнил, что мы приехали по делу. Илик дремал на стуле рядом со мной под певучую речь обедающих у Сосо родственников и знакомых. Здесь же бегали двое сыновей нашего хозяина, причем младший, Датоша, несколько раз снимал штанишки, поднявшись на стул, и намерения его были недвусмысленными. Каждый раз это вызывало бурный восторг родственников и отца, который громко целовал сына чуть пониже спины. Я растолкал Илюшу. Застолье клонилось к закату, хотя это впечатление могло оказаться ошибочным. В любую секунду мог раздаться звонок в прихожей. А значит, новые гости, и погасший было костер застолья вспыхивает с новой силой.
- Нам надо возвращаться. Там волнуются, что мы уже два дня не обедаем дома, — сказал я, когда гости все-таки разошлись.
Ну, вы же обедаете у нас! — сказал Сосо, открывая очередную бутылку.
Еще через два дня мы снова робко попросили приступить к делу.
На следующий день все было кончено. Нас привели в старый тбилисский дом. «Динаккорд» ожидал нас в гостиной. Фотографии начала века в строгих рамках, темная мебель — сухая и благородная, как мелькнувшая в коридоре старушка. Разве здесь могли обмануть или предложить что-нибудь не настоящее! Мы выложили честно заработанные деньги. Нет, никакого целлофана на «Динаккорде» не было, но атмосфера дома нашептывала нам:
- Чем старше вещь, тем дороже, — хотя, вряд ли эта мудрость в полной мере могла относиться к современной голосовой усилительной аппаратуре.
- Ну, вот и сбылась мечта идиота! — процитировал я.
К самолету нас везли на трех машинах. Меня. Илика. И ЕГО.
По дороге одновременно проходил банкет. Вино, брынза, зелень. Дорогую сигарету?
- Не курю.
А очень дорогую? Попробовать только. Настоящий рок-музыкант обязательно должен курить эти очень дорогие сигареты. Вернее, папиросы. Причем и сам их должен готовить.
Забить косяк.
Так это называется. После двух затяжек мир переворачивается. Это курево — очень высокого класса. Очень. И смех разбирает, когда накуришься. Вот вроде бы какой недоступный мир, а пару затяжек — и все! Очень даже доступный мир! И очень смешной! И очень веселый! Все — очень веселые, и всё — очень смешное. И брынза расплывается молоком по сиденью и трава — ну точно пальмовые листья. Прерии! А стакан, ну разве не умора?! Прямо бриллиант! Разве нет?
- Нет…
Ну, это с непривычки. А может, от усталости. Главное, «Динаккорд» осторожно внести в лайнер. И Илика. Я уснул, как только опустился в кресло. И мне ничего не снилось.
Осень в том году была такая, о которой можно только мечтать. Теплая и чистая. Мы репетировали дни и ночи напролет. «Динаккорд», как и обещал Илюша, пел сам. Нам завидовали все музыканты города. Они приходили на репетиции и осматривали экспонаты нашего музея.
Ну конечно, говорили они, я думаю… Так вот, оказывается, что здесь. Ну, тогда конечно! А здесь еще и это есть! Тогда понятно почему! И разводили руками. И цокали языками. И пускали слюни.
У нас тоже аппетит разыгрался не на шутку. Мы были спокойны ровно неделю. А потом кто-то сказал.
— Нужны фирменные гитары.
Не помню, кто первый сказал, но джинн был выпущен из бутылки.
- Мне пора менять ударную установку, — добавил Гешка.
- А как я буду смотреть народу в глаза без синтезатора? — спросил непонятно кого Илюша.
И тогда я сам произнес фразу, которая еще год назад казалась мне абсурдной:
