Впервые за этот безумный день Марина улыбнулась. Какая
удача, какая необыкновенная удача, что ей попался конь Десмонда, известный
своей прытью! Теперь Десмонду нипочем ее не догнать. На всякий случай она не
пожалела минуты, чтобы отыскать своего гнедого и, отвязав его от дерева,
повести за собой в поводу. Ну вот, дело и слажено. Теперь у Десмонда, Джаспера
и Флоры с Аланом «на все про все» – та заморенная клячонка, на которой Флора
столь неудачно пыталась удариться в бега. Может быть, она и довезет всю
компанию до деревни, но не раньше чем к полуночи. И за это еще надо будет
спасибочки сказать! Так что у Марины никаких помех, чтобы добраться до замка,
забрать кое-какие вещи, которые она сможет продать, чтобы оплатить
дорогу, – и убраться восвояси. Десмонд вместе с нарядами щедро накупил ей
хорошеньких безделушек, может быть, и не имеющих баснословной цены, однако же
достаточно дорогих, чтобы собрать за них сумму не самую маленькую. И ежели он
все это ей подарил, стало быть, она вправе и продать подаренное. Надо полагать,
он не сочтет это воровством. Впрочем, когда Десмонд обнаружит ее бегство, будет
уже поздно! В конце концов, он ведь не сможет выпрячь лошадь из телеги Флоры,
предоставив раненого, беспомощную женщину и малое дитя прихотям судьбы.
Все-таки он не подлец, чего нет, того нет.
И Марина с тоской поняла, что жалеет об этом… безумно,
мучительно жалеет о том, что нет, не выпряжет Десмонд эту лошаденку, не
воспользуется последним оставшимся у него шансом догнать свою беглянку жену, спасти
то, что еще тлело, трепетало меж ними, оживить умирающее, содеять невозможное.
Нет! Не сделает он этого, с холодной ясностью призналась
себе Марина – и наконец-то дала волю слезам… последним своим слезам о Десмонде.
Обитель смерти
Когда Марина подняла наконец исплаканные, измученные глаза,
ей почудилось, будто едет она уже столь бесконечно долго, что перешла некую
грань, отделяющую ее от дня нынешнего, и очутилась не то в завтра, не то во
вчера, а может быть, вовсе выбилась из течения времени и оказалась в некоем
мире постоянной печали, откуда ей теперь нет возврата… нет возврата!
Ветки уныло, тревожно перестукивались над головой, словно
пугая, а может, пытаясь предупредить о чем-то. В полях выл и стонал ветер; река
вся потемнела, ревела зверем, бешено била темной волной в берега. Небо
наливалось ночью и непогодою.
Вечерний ветер донес до Марины запах дыма, и она
встрепенулась. Остро захотелось есть. У нее с полудня маковой росинки во рту не
было! Сейчас уже глубокая ночь, едва ли она дозовется кого-то из слуг, чтобы
подали ужин. Придется, пожалуй, самой пойти на кухню и попытаться там
что-нибудь отыскать.
Марина едва не хлопнула себя ладонью по лбу. Она ведь
напрочь забыла о своем положении преступницы! Ни разу не вспомнила, что, едва
она ступит на порог замка, ее могут снова посадить под замок, а то схватить и
отправить прямиком в приказную избу, или как это здесь называется? В тюрьму,
словом. Пусть Хьюго и Линкс признались в преступлениях, но это было где? В
лесу, и люди, слышавшие эти позорные, хвастливые признания, тоже остались в
лесу. Обелить Марину в замке некому, ибо она старательно позаботилась о том,
чтобы Десмонд не скоро сюда попал. И, стало быть, весь Маккол-кастл в
распоряжении Джессики.
Вот странно! За все время пути она ни разу не вспомнила о
Джессике. Бог весть почему укоренилось в ее мыслях убеждение, что сия опасная,
словно змея, особа сбежала из замка. Казалось, Десмонд не может быть так глуп,
чтобы отправиться невесть куда, оставив тылы свои открытыми неприятелю. Но бог
его знает, Десмонда, ведь он так охотно верил во все гнусности, возводимые
Джессикой на Марину, что, может быть, и по сю пору не избавился от остатков
прежнего доверия к ней… Нет, лучше перестать думать обо всех этих макколовских
делах, иначе из них никогда не выберешься, не перестанешь перебирать
бесконечные «если бы» да «кабы» и размышлять, что могло быть, как сложилось бы
все в их с Десмондом жизни. Все равно, твердо знала Марина, ей не было бы в
замке счастья, поскольку не живет оно в подобном месте. Оно улыбается – время
от времени… разве что тем улыбается, кто здесь родился и вырос, кто принадлежит
замку всецело.
Темная громада, увенчанная двумя башнями, смутно проступила
на фоне мутных туч, затянувших небо, и Марина вдруг почувствовала острейшее
желание очутиться как можно дальше отсюда. Зачем она здесь, зачем снова
собирается войти в сие людоедское логово? Ах да… У нее нет ни ковра-самолета,
ни сапог-скороходов, да и летать она еще не научилась у ветра и у птиц – нужны
деньги, чтобы добраться до дому. «Ничего. Через час меня уже здесь не
будет», – пыталась уговорить себя Марина, однако, против воли, против
разума, страх леденил ее душу и сковывал ноги, принуждая минуту за минутой
стоять, вцепившись в серый гранитный столб ворот.
Наконец она решилась. Хлопнула Блэкки по крупу, и тот
радостно зарысил в конюшню. Привязывая гнедого к коновязи, Марина шепотом
пообещала, что завтра поутру у него будет вволю и зерна, и отдыха. А вот ночью
придется потрудиться. Ночь покровительствует беглым, а кто теперь Марина, как
не жалкая иностранка, со всех ног удирающая из мрачного Маккол-кастл, в котором
не призраки и не привидения прошлого витают, а тени будущих, еще не свершенных
злодейств.
Набравшись храбрости, она наконец ступила во двор,
напряженно вглядываясь в два-три светящихся окошка и пытаясь определить, кто
еще не спит. Одна башня была темна, а в другой виднелся свет. Джаспер никак, ну
никак не мог засветить огонь, а в той башне жили только он и Джессика. Значит,
Джессика еще в замке, но, пока она сидит в своей комнате, угрозы от нее
никакой. Марине остро захотелось внезапно появиться на ее пороге (желательно
прежде надев тот наряд леди Элинор, который небось все еще валяется за шкафом!)
и замогильным голосом объявить Джессике, какая она греховодница, ежели
замышляет брак с собственным братом, а потом сообщить, что все ее замыслы
теперь рухнули. Джессика ведь еще не знает, что Хьюго и Линкс во всем
признались!
Но тут же Марина окоротила себя. Знает, не знает – теперь
дело Десмонда разбираться со своей единокровной сестрицей и ее шалостями. А ее,
Марины, дело – оказаться отсюда подальше. Гнетущее чувство собственной
никомуненужности придавило ее с такой силой, что слезы навернулись на глаза, но
Марина отогнала их и крадучись вошла в дом. Как она и ожидала, двери еще не
заложили на ночь (хозяин-то пока не вернулся!), а ночной лакей сладко
похрапывал на своем стуле.
На кухне Марине повезло не слишком: пошарив, она нашла
только немного неубранного хлеба да сыру, но и за это стоило благодарить
рассеянных кухарок. Хватило и поесть, и с собой прихватить на дорогу. Марина
поискала, во что налить воды, но под руку попалась только малая глиняная
бутылочка. Ладно, спасибо и на том.
Теперь со всеми этими богатствами следовало добраться до
своей комнаты. А вдруг там поставлена стража? А вдруг там до сих пор валяется
Сименс?
