Ни свет ни заря Марина в новой шляпке, шали, в новом платье,
меховой накидке, новых чулочках, ботинках – во всем, короче говоря,
новехоньком, сидела у окна дорожной кареты, запряженной восьмеркой лошадей и
стремительно летящей по дороге в Лондон. Спала она как убитая, Маккол блюл свое
обещание и приличия, а после весьма увесистого завтрака, состоявшего, как и
ужин, из жареной говядины, земляных яблок
[14],
пудинга и сыра, они отправились в
путь, – и Марина неотрывно глядела в окно, думая о том, как разительно
переменилась ее жизнь. Пожалуй, только черти могли занести ее сюда на коровьей
шкуре… а все же она в Англии! В Англии, о которой ей все уши прожужжал некогда
мистер Керк. Пожалуй, как ни отвратительно относились к ней дядюшка с тетушкой,
Марине все-таки есть за что их благодарить. Некоторые пункты отцовского
завещания они исполняли свято, и до самого последнего времени Марина имела
достаточно знающих свой предмет учителей. Управляющий их петербургским домом
продолжал покупать и отсылать в имение все новейшие книги и последние газеты. У
тетки, конечно, сердце разрывалось от жадности по причине «впустую» потраченных
денег, однако же Марине не запрещалось читать, и это в значительной мере
скрашивало ее унылую, печальную жизнь. Она прочла даже Ла-Портов «Всемирный
путешествователь, или Познание Старого и Нового Света» во всех его двадцати
семи томах, причем том про Англию благодаря мистеру Керку был вообще зачитан до
дыр. И сейчас ее не оставляло ощущение, что она не впервые видит эти холмы,
покрытые темным лесом, и глубокие долины с журчащими ручьями, и вечно смеющееся
море, иногда мелькавшее за лесом. Снега не было в помине, сверкало солнце.
Великолепная Темза, покрытая кораблями из всех частей света, вела их, подобно
проводнику, и еще не стемнело, как впереди, в тумане, они увидели Лондон.
Сердце Марины так и забилось. Конечно, зрелище живого города
никак не напоминало ту гравюру, по которой они столько раз «гуляли» с мистером
Керком, когда он рассказывал о достопримечательностях этого великого города, а
все-таки она узнала купол собора Святого Павла, который гигантом вставал над
всеми другими зданиями. Невдалеке поднимался сквозь дым и мглу тонкий высокий
столп – монумент, сооруженный в память пожара, который некогда превратил в
пепел большую часть города – да и прежний собор, на месте которого мистером
Кристофером Реном был воздвигнут новый. Через несколько минут взору открылось и
Вестминстерское аббатство, древнее готическое здание, а затем и другие церкви и
башни, парки и рощи, окружающие Лондон… Город изумлял своей огромностью: тут
все было колоссально-величаво, неизмеримо, беспредельно. По правой стороне,
между удивительных, не по-зимнему зеленых берегов, сверкала Темза, возвышались
бесконечные корабельные мачты, подобно лесу, опаленному молниями, но Марина на
них уже не смотрела. Куда больше ее привлекали улицы.
Улицы тесны. Везде подле домов маленькие дворики, устланные
дерном, а также сделаны для пешеходов широкие намосты, и, хотя на мостовых
везде грязь и пыль, ноги у пешеходов были чисты. Марина не поверила глазам:
служаночка в синей юбке и чепце мыла намост перед домом! Грязная вода стекала в
какие-то отверстия, бывшие на каждом шагу… оттуда высунулся косматый человек и
погрозил служанке. Приехала телега, и туда стали ссыпать уголь. В другое
отверстие сбежал мальчишка с узлом, из третьего валил пар, словно там шла
огромная стирка… Похоже было, что при каждом доме имеются такие отверстия –
истинные западни для задумавшихся прохожих, которые спешат, заглядываясь на
витрины богатых лавок и магазинов, наполненных всякого рода товарами,
индийскими и американскими сокровищами, которых запасено тут на несколько лет
на всякий вкус. Марина с удовольствием вспомнила, как Десмонд предупредил
Сименса о том, что они задержатся в Лондоне не меньше чем на два дня: мисс
Марион придется посетить Бонд-стрит, ибо с ее багажом произошла неприятная
история… ну и так далее. Именно здесь, в этих многочисленных лавках, и
приобрели, конечно, свои чудные наряды англичанки, которых Марина видела тут и
там – выглядывающими из карет, бегущими по улицам. Женщины показались ей очень
хороши; одевались они просто и мило, все без пудры и румян, а их шляпки были,
верно, выдуманы грациями. Англичанки, все как одна худощавые, порою даже
сухопарые, ходили, будто летали: за иною два лакея с трудом успевали бежать.
Маленькие ножки, выставляясь из-под кисейной юбки, едва касались до камней
тротуара; на белом корсете развевалась ост-индская шаль (Марина не без ревности
рассматривала узоры); на шаль из-под шляпки падали светлые локоны.
По большей части англичанки были белокуры, и Марина
подумала, что по сравнению с ними ее русые волосы покажутся даже темными.
Почему это ее обеспокоило, Марина не понимала, но пристально вглядывалась в
личики, мелькавшие перед ее глазами. Англичанок, пожалуй, нельзя было уподобить
розам; нет, они почти все были бледны. Поэт назвал бы их лилиями, на которых от
розовых закатных облаков мелькают розовые оттенки; ну а Марине их личики
показались фарфоровыми и какими-то… словно бы нарочно сделанными. Во всяком случае,
дамы все казались прехорошенькими, элегантными, изысканными, – в отличие
от джентльменов. Они были так невозмутимы и молчаливы, что чудилось, будто еще
со сна не разгулялись или чрезмерно устали. И все в синих фраках, очевидно, это
был любимый цвет лондонцев.
Сумерки сгущались, синие силуэты таяли в вечерней синеве. И
вдруг – Марина ахнула – то там то здесь засветились фонари. Оказалось, что их
здесь тысячи, один подле другого, и куда ни глянешь, везде пылали светильники,
которые вдали казались огненной беспрерывной нитью, протянутой в воздухе.
Не сдержав удивления, она всплеснула руками.
– Восхитительно, не правда ли? – послышался негромкий
голос за ее плечом. – Несколько лет назад некий прусский принц прибыл в
Лондон. В город он въехал ночью и, видя яркое освещение, подумал, что город
иллюминирован для его приезда.
Марина хотела пропустить реплику Десмонда мимо ушей, но
вдруг вспомнила, что она за день ему и слова не сказала. Сименс небось уже
голову ломает над странными отношениями кузенов. Конечно, делает скидку на
русскую дикость. Ну и шут с ним! Пусть думает что хочет!
Так ничего и не сказав, она снова уткнулась в окно, однако
карета уже остановилась перед отелем, и разглядывать сегодня Марине было
нечего.
Следующие два дня и впрямь увенчались оргией покупок, и к
концу второго Марина утратила счет вышитым ридикюлям, замшевым, кисейным,
лайковым и шелковым перчаткам, шелковым и кожаным туфелькам, ажурным чулочкам,
батистовым сорочкам, соломенным, фетровым, атласным, бархатным и кружевным
шляпкам и чепцам, косынкам, платкам и шарфам, корсетам, амазонкам, нижним
юбкам, пелеринам, панталонам, чулкам, пеньюарам, жакетикам, платьям… о господи,
всего этого не перечесть, не запомнить!
Ничего. Она постарается. Постарается. Главное, что до 31
июля осталось уже на четыре дня меньше!
