– Это против всех правил, – глухо пробормотал Джаспер,
понурясь. – Против закона, чести, совести! Старик невзлюбил меня за то,
что я один осмеливался с ним спорить! Твой отец слова поперек не решался
сказать, хоть и ненавидел его так же, как и я. Но он был хитер, оттого и слыл
любимчиком, в то время как я…
– Ты уехал, – мягко проговорил Десмонд. – Я знаю,
что ты уехал, ты путешествовал, они считали тебя погибшим. А когда ты вернулся…
– Можешь не рассказывать мне о том, что я сделал! –
взвизгнул Джаспер, вскинув голову, и Марину поразила неподвижность его черт и
опустошенность взора, хотя в этой тщедушной груди, чудилось, бушевали неистовые
страсти. – И вообще – хватит обо мне!
– Прости, – пробормотал Десмонд. – Прости меня, я
не хотел…
– Ничего, – тяжело дыша, молвил Джаспер. – Ничего,
я сам виноват. А письмо мое… да, я был болен, когда писал его.
– Малярия снова? – сочувственно спросил Десмонд, и
Марине показалось, что он очень жалеет этого своего странного дядюшку.
– Малярия всегда, – усмехнулся Джаспер. – Но я
привык, хотя в последнее время приступ следовал за приступом. Джессика
ухаживала за мной. Вообще, надо сказать, что весь дом держался на Джессике. Она
страстно любила Алистера, и пережить его… – Он вдруг запнулся, как если бы
забыл какое-то слово, и продолжил несколько невпопад: – Помогли только домашние
дела, которые так и рухнули на нее. Ну и Сименс, конечно, стоял как скала, благослови
его господь.
– Сименс, о да! – вздохнул Десмонд. – Он все такой
же! По-прежнему вынюхивает ведьм?
Джаспер на миг приложил палец к губам и нарочно громко
продолжил:
– И все-таки тебе придется очень многое налаживать, ездить в
Лондон.
– Ничего, судьба! – усмехнулся Десмонд.
– Вот-вот. Так же говорил и Алистер, – кивнул Джаспер,
и Марина даже выронила ридикюль, вздрогнув от того неприкрытого злорадства,
которое прозвучало в его голосе.
На ее невольное движение обернулись и дядя, и племянник и
уставились на нее с выражением одинаковой озадаченности: будто на незваную
гостью.
– Простите, сударыня, не имею чести… – нетвердо начал
Джаспер.
– Боже праведный! – Десмонд звонко хлопнул себя по
лбу. – Да ведь я совсем забыл! Это же моя… – Его заминка была почти неощутима,
но у Марины вдруг неистово забилось сердце: сейчас он скажет: «Моя жена, леди
Маккол!» Что будет?! – Моя русская кузина, племянница покойной матушки. Ее
зовут мисс Бахметефф, мисс Марион Бахметефф!
От внезапного приступа разочарования и злости Марина едва не
грохнулась в обморок. Удержало ее на пороге беспамятства только выражение
безграничного изумления, вспыхнувшего в глазах Джаспера. Десмонд-то этого не
видел: он как раз отвернулся от дядюшки, с опаской поглядывая на «кузину» и
явно ожидая от нее какого-нибудь подвоха. Светлые брови Джаспера так и
взлетели.
– Племянница Елены?! – нетвердо повторил он. – Но…
Истошный вопль перебил его – такой вопль, что все
вздрогнули, будто пронзенные молнией, и резко обернулись к крыльцу.
– Элинор! О боже! Леди Элинор! – кричала Урсула,
которую с трудом удерживала перепуганная Джессика. – Она явилась! Это она
– во плоти!
И, оттолкнув Джессику, старая дама кинулась к Марине и
рухнула перед ней на колени с тем же усердием, с каким «Марьяшка» некогда
кланялась своему «доброму барину»:
– Проклятие Макколов будет снято! Она спасет нас! Леди
Элинор… о, наконец-то!
Урсула закрыла лицо руками, смеясь и плача.
Джессика и Джаспер подхватили ее с двух сторон и повлекли в
дом. Урсула не противилась: внезапный взрыв эмоций лишил ее сил.
Десмонд подобрал свалившееся с ее головы жалкое подобие фаты
и заспешил следом.
Марина опять оставалась одна и опять – дура дурой.
– Я ничего не понимаю! – воззвала она жалобно. –
Кто такая леди Элинор?!
Десмонд оглянулся и смерил ее неприязненным взором.
– Фамильное привидение! – огрызнулся он. – Вернее,
одно из них! Так что добро пожаловать в Маккол-кастл!
Первое знакомство с Брауни
Макколы были родом из Шотландии, и поэтому замок их звался
castle. Впрочем, покинули они землю предков так давно, что утратили со своим
шотландским прошлым всякую связь, сделавшись истинными англичанами. И
величественный замок, поставленный первыми Макколами как военная крепость, был
впоследствии перестроен и теперь больше очаровывал, чем устрашал. Однако
привидение леди Элинор издавна прижилось в замке, все перемены и переделки
оказались неспособны нарушить его зловещего распорядка. Призрак появлялся
грозовыми ночами в виде женщины в белом платье с черной вуалью. Легко, невесомо
пробежавшись по коридорам, бесплотная леди Элинор с высоты башни, в которой ее
содержал жестокосердный супруг и где ее настигла смерть, некоторое время
наблюдала пейзаж, расстилавшийся вокруг, а потом исчезала.
– А чего она хочет? – спросила Марина. – Что
означают эти прогулки?
Никто ей не ответил: разговор происходил за ужином, и все
сделали вид, что слишком заняты едой. Не ответила и Урсула, которая поведала
Марине о призраке: два гневных взгляда, брошенных с противоположных концов
огромного дубового стола, обильно заставленного снедью, заставили ее опустить
голову и обратиться к ростбифу, а может, ныне подавали бифстек, Марина еще не
научилась различать. Это была обычная пища англичан, причем на столе не было ни
огурчиков соленых, ни квашеной капусты, ни другой зелени – верно, англичане
подобной снеди вовсе не признавали.
«Оттого густеет в них кровь, оттого делаются они несносными
даже для самих себя, не то что для других!» – думала Марина, неприязненно
косясь на унылые лица вокруг. Во главе стола восседал лорд Маккол – Десмонд; на
противоположном конце – Джаспер, на которого она посматривала с опасливым
интересом: ведь он, как и ее дядюшка, живет от имения младшего члена семьи,
правда, не будучи его опекуном. Марина хорошо помнила, как ведут себя в таком
положении. Неужели и Джаспер таков? При взгляде на него в голову почему-то
приходила головня, подернутая желтоватым пеплом, но, судя по взглядам,
бросаемым исподлобья, в сердце его далеко не угасли пожары! Только на сестру
смотрел он с нескрываемой нежностью и в то же время с тревогою, как если бы
опасался, что она может сказать что-то лишнее. Впрочем, без всего, о чем
бормотала леди Урсула, вполне можно было обойтись: так, полубезумный бред,
изредка прерываемый пением:
Увы, увы, – вон тот лесок,
Те изумрудные холмы,
Где обнимал меня дружок,
