– Конечно… уехать, – рассеянно повторила
Джессика. – Но… Видите ли, мне и правда некуда идти: ни дома, ни родни у
меня нет. Макколов же я знаю с детства: прежний лорд дружил с моим отцом, хотя,
конечно, разница в положении… – Она деликатно поджала губы. – И все-таки
для всех разумелось само собой, что рано или поздно мы с Алистером поженимся. Я
смотрела на Маккол-кастл как на свой дом, на Десмонда – как на брата, на его
родных – как на своих родных. Поэтому мне так нелегко было бы расстаться с тем,
что долгое время составляло содержание всей моей жизни, и потом… Своего
состояния у меня нет, а без приданого… Даже думать боюсь, что со мною станется,
когда Десмонд вздумает жениться. Едва ли его жена захочет терпеть бедную
родственницу!
Очевидно, нечистая совесть Марины была причиной того, что ей
почудилось некое напряжение в глубине прозрачных глаз Джессики. «Да, –
подумала она, – не всякая стерпит рядом с собой такую красавицу!»
– Едва ли вы засидитесь в девках или приживалках, –
простодушно сказала она. – Вы слишком уж красивы. Думаю, немало найдется
мужчин, которые возьмут вас и бесприданницей!
Глаза Джессики налились слезами, и пламя свечей задрожало,
заиграло, засверкало, отражаясь в этих дивных голубых озерах.
– Вы так добры, Марион, – сдавленно прошептала
Джессика. – Дай вам бог счастья.
Она опустила голову, утирая глаза, а Марина вдруг подумала,
как все отлично устроилось бы, вернись Десмонд домой один. Он мог бы жениться
на Джессике, не свяжи себя узами безумного брака! Впрочем, все еще можно
поправить… Правда, неизвестно, нравятся ли они друг другу. Конечно, сейчас они
как брат и сестра, но, быть может, со временем… Она вспомнила портрет Алистера,
висевший в галерее, среди множества портретов других Макколов. Высокий, почти
совсем рыжий юноша, хорошо сложенный, с глазами цвета лазури, которые казались
особенно яркими на белом и румяном добродушном лице. Да, в отличие от
замкнутого Десмонда, Алистер с первого взгляда покорял приветливостью и
добротой. Портрет писался три года назад, когда Алистер унаследовал титул и
поместье и был преисполнен энергии и надежд на будущее. Рок, однако,
распорядился иначе. Какое же это горе для всех, кто любил его!
Сознание, что счастье милой, красивой, печальной девушки
зависит от нее, на миг опьянило Марину. Но еще вопрос, сможет ли Джессика
забыть Алистера и полюбить Десмонда. А Десмонд?.. Ну этот ни на какие высокие
чувства не способен, у него во всем свой расчет. Обладая таким немалым
состоянием, он все же решился на преступление, чтобы прибрать к рукам
бахметевские богатства. Нет, бесприданницу он не возьмет. Небось надеется, что
за полгода Марина влюбится в него и захочет остаться его женой? Бесчисленные
наряды – первая попытка улестить ее. Но ничего у него не выйдет! И воображение
нарисовало дивную картину: 31 июля Марина приговаривает Десмонда к смерти, и он
уже подносит пистолет к виску (в точности как там, в каюте, тыкал этим пистолетом
ей в голову!), а она в последнюю минуту говорит:
– Так и быть, я сохраню вам жизнь, если вы женитесь на
Джессике.
– Нет! – страстно воскликнул Десмонд. – Никакую
другую женщину я не смогу назвать своей женой, кроме вас, Марион!
Грохот выстрела заглушил его последние слова… и Марина
подскочила в кресле, испуганно вытаращившись на Десмонда, который наклонился
над ней.
– Да вы совсем спите, кузина Марион! – усмехнулся
он. – И впрямь, день был на редкость тяжел!
– Но… выстрел? – пробормотала Марина, еще не вполне
проснувшись. – Я слышала выстрел!
– Пока никто не застрелился, – процедил Десмонд. Улыбка
в его глазах растаяла, и Марина готова была поклясться: он понял, что она
думала о 31 июля. – Это просто хлопнула дверь.
Она растерянно кивнула, озираясь и чувствуя себя ужасно
неловко. Кресло у камина было пустым.
– А где леди Урсула?
– Ее увел Джаспер, – сказала Джессика. – А я
провожу вас. В первый раз в замке очень просто заблудиться.
Марина схватилась за ее руку, как утопающий хватается за
соломинку, но на пороге все-таки не удержалась – обернулась.
Десмонд пошевелил дрова в камине, поднял голову и посмотрел
ей вслед. Лицо его так и горело от жара, но глаза были по-прежнему ледяными, а
губы презрительно искривлены.
Ей-богу, ну никогда не поверит Марина, будто сны могут иметь
хоть что-то общее с действительностью!
* * *
Как бы в отместку за такие мысли, сон теперь летел от нее, и
Марина долго ворочалась в постели. Наконец, не выдержав, поднялась, зажгла от
ночника трехсвечник и принялась ходить по своей комнате, разглядывая то изящную
мебель, то ковер на полу: нежно-голубой, с белыми медальонами, в которых
танцевали силены
[16]
, – то воздевая свечи к потолку
и восхищенно озирая его роспись. Потолок был выгнут куполом, и на нем Эвр летел
с востока и гнал с неба звезду утреннюю; Австер, окруженный тучами и молниями,
лил воду; Зефир бросал цветы на землю; Борей
[17]
, размахивая драконовыми
крыльями, сыпал снег и град… Впрочем, мерцание свечей ничего толком рассмотреть
не позволило. Марина погасила свой светильник и уныло побрела в постель,
чувствуя, что сна – ни в одном глазу и опять придется крутиться с боку на бок,
как вдруг увидела, что сквозь щелку меж штор пробился дымный голубой луч.
Наверное, взошла луна. А ведь с вечера стоял влажный туман,
в котором невозможно было различить ни звезд, ни луны, только слышен был рокот
далекой реки. Так и есть! Отдернув шторы, Марина ахнула от восторга, увидев,
что лесистая долина, расстилающаяся под ее окном, сплошь залита бледно-голубым
светом.
Марина припала к окну. Она вообще любила луну, хотя в
голубые ночи, подобные этой, ей не спалось и тревожно, смятенно билось сердце.
Здесь же луна была особенно прекрасна: яркая по-зимнему и огромная, как летом,
раскаленно-серебряная, затмевающая все, даже самые яркие звезды.
Нежные и таинственные очертания замка темнели в серебряной
воде озера, словно луна высветила подводное жилище русалок или тех обитательниц
леса, которых здесь называли феями. Да, это тихое место было проникнуто
странной поэзией, оживающей с наступлением ночи, и наверняка его часто посещали
легкие тени фей, эльфов… и призраков.
