– А решето? – Он так разволновался, что схватил Марину
за руку. – А решето вы видели? О, простите, миледи…
– Видела! – решительно кивнула Марина. Ей не совсем
понятно было, при чем здесь решето, но она решила, что лишние подробности не
повредят. В конце концов, врать – так уж врать. – Видела решето!
– Ведьма просеяла лунный свет, – алчно выдохнул
Сименс. – Вот почему вдруг испортилась погода! Хо-ро-шо…
Марина только кивнула: нынче вечером и впрямь захмарило.
Несколько мгновений они с Сименсом глядели друг на друга,
причем Марина изо всех сил старалась придать лицу такое же алчное и в то же
время карающее выражение.
Конечно, она и не подозревала, что Сименс так легко клюнет
на эти нехитрые байки. Теперь всего-то и делов: заставить его окончательно
заглотить наживку и начать похаживать ночью по замку. В поисках жабы и кота он
рано или поздно наткнется на Агнесс, которая чуть ли не голышом бежит к
Десмонду в поисках ночных утех. Можно не сомневаться, что суровый пуританин не
постесняется испортить восторги любовникам, даже если это вызовет
неудовольствие милорда. Чего доброго, он вовсе выживет распутницу из замка! И
тогда ее ласк лишится не только Десмонд, но и Хьюго… Марина едва не хихикнула,
предвкушая изгнание ненавистной девки, но одернула себя: сейчас не к месту
изображать восторг. Да и не ко времени, если на то пошло: дело еще не слажено!
– Хорошо… – повторил Сименс. – Однако зачем все-таки миледи
нужен мак?
Марине потребовалось некоторое усилие, чтобы вспомнить, с
чего все началось.
– Есть много способов заставить ведьму проявить себя! –
Марина изо всех сил старалась вспомнить все, о чем болтали в девичьей за
шитьем. – У нас в России, например, всем известно: ежели ночью ударишь
саблею черную кошку или свинью, которая бежит по улице, то утром какая-нибудь
баба в деревне непременно окажется с перевязанной рукой или ногой. Но сами
посудите: не бегать же мне с саблею по замку, у меня и сабли-то нет… А вот если
рассыпать мак на том пути, где должна пройти ведьма в зверином обличье, она
всенепременно оставит свой человечий след. Тогда дело простое: надо только
сличить след с обувью всех, кто здесь живет, и непременно выявишь злодейку.
Сименс, так и евший Марину глазами, резко обернулся, и у
Марины мурашки побежали по спине. Откуда-то резко потянуло сквозняком…
Дверь! Дверь, которую она сама закрывала, теперь
приотворена! А при порывах сквозняка по замку пробегает призрак несчастного
поэта, застрелившего своего брата!
Марина уже вскинула руку для крестного знамения, как вдруг
вспомнила гримаску Джессики: «За кого вы меня принимаете? В спальне порядочной
девушки – мужчина, хоть и призрак?!» – и от сердца отлегло.
Марина сделала вид, что поправляет волосы, однако лицо
Сименса не утратило озабоченного выражения.
– Значит, они снова взялись за свое… – шепнул он, не сводя с
приоткрывшейся двери напряженного взора. – Будьте осторожны! Последний раз
это было двенадцать лет назад… Но теперь я положу этому конец! – Он
заботливо взглянул на Марину: – Будьте осторожны, миледи. Покрепче запирайте на
ночь двери. А остальное предоставьте мне!
Он поклонился и ушел, а Марина ринулась к себе, чуть ли не
приплясывая на бегу: удалось! Кажется, удалось!
И все-таки к предвкушению победы примешивался оттенок
страха: уж больно яро горели Сименсовы глаза!
* * *
Наверное, оттого, что говорили на ночь про страшное, Марине
приснился кошмар. Виделось ей, будто она пошла купаться. Tепло, и солнце
светит, золотистая черепица на крыше замка играет огнем и слепит глаза. Марина
осторожно заходит в тихую воду озера… Вдруг – что такое? Это вовсе не озеро, а
речка Басурманка, та самая, что пробегала по бахметевским землям! Об этой речке
шла дурная слава. В ней как-то раз утонул какой-то бродяга. Рассказывали о нем
много и все страшно: то видели круги на воде, когда он выплывал греться на
солнце; а ночью он выныривал и зазывал к себе парней и девок, пришедших
миловаться на бережок… Никто в здравом уме не полез бы в Басурманку: купаться
ходили на пруд, лежащий в версте. Разве что спьяну кто-то бултыхнется, но и он
сразу трезвеет от страха и спешит выбраться на берег. Точно так же всполошилась
Марина, ринулась к берегу… и вдруг кто-то ледяными пальцами схватил ее за руку.
«Значит, они снова взялись за свое! Будьте осторожны!»
Слова Сименса, а голос Десмонда. Кто же из них? Марина
обернулась – да и обмерла: на нее смотрело синее, мертвое, распухшее лицо
капитана Вильямса!
Она рванулась из жутких рук утопленника, но песчаное дно
разверзлось под ногами – и она полетела куда-то… куда-то… и летела, пока
пребольно не ударилась обо что-то твердое.
Марина вскинулась, с криком открыла глаза – и обнаружила,
что находится в своей спальне, только не в постели лежит, а сжалась в комок на
ковре.
Ох, батюшки… Свалилась во сне с кровати! Давно с ней такого
не бывало, с самого детства небось.
Марина хихикнула, однако смешок получился жалким: ее все еще
трясло от страха и холода. Потянув со стула пеньюар, она кое-как закуталась и
полезла было снова в постель, как вдруг ее внимание привлек светлый луч,
пробившийся меж штор.
Марина подошла к окну, выглянула.
Ого! Какая ночь! Луна пошла на ущерб, но до чего же яркая,
до чего же чисто небо! Недолго же длились ведьмины козни – погода снова
наладилась. А Сименс небось думает: прознали ведьмы, что вновь открыта на них
охота, и затаились, бросили свои штучки. Марина усмехнулась – но смех замер у
нее на устах, когда она увидела, как задрожали кусты, окаймлявшие газон, и на
лужайку выкатился темный ком.
Брауни! Снова брауни!
Вспомнились слова Десмонда, что брауни – нечто вроде
домового и встреча с ним к счастью, и Марина несколько успокоилась. Она
кое-чего (там словечко, там два) все-таки наслушалась за эти дни о брауни:
некогда в этих краях их много водилось!
