– Вот еще что, – она жестом остановила Глэдис. –
Tы в замке давно служишь?
– Да, три года! – гордо ответила Глэдис. – А что?
– Не помнишь ли, была здесь когда-нибудь девушка по имени
Гвен… Гвендолин?
Мгновение Глэдис стояла с открытым ртом, а потом кувшины
выпали из ее рук, и она опрометью кинулась прочь, сопровождаемая неистовым
грохотом меди, скачущей по каменным плитам пола.
«Похоже, ронять их входит у нее в привычку, – угрюмо
подумала Марина. – Так и не приму я нынче горячую ванну! Ну черт ли меня
за язык тянул? Не могла я разве начать спрашивать попозже, когда Глэдис уже
принесла бы воды?!»
Приключение в башне
Чем дальше уходил день, тем менее реальными казались Марине
ее ночные приключения. Поверить было невозможно, что в замке, где столько
народу постоянно снует туда-сюда, мог находиться человек в заточении, без
ведома хозяев. Разумеется, без их ведома не мог. Вот ведь Урсула знала же о
Гвен. А кто знал еще? Кто держал ее взаперти, кто терзал и мучил?
Марина спустилась в сад и с тщательным безразличием
принялась ходить туда-сюда по парку, постепенно сужая круги и подбираясь к
зарослям шиповника, на которых кое-где торчали почерневшие прошлогодние ягоды.
Да, кажется, та самая башня. Вот по этой лужайке ковылял брауни. А вот за тем
узеньким окошком…
Она задрала голову, едва не сломав шею. Да, окно как раз на
высоте галереи, по которой они с Урсулой вчера носились как угорелые. Как же
вошел в башню этот злодей? О! Да вот через эту дверь!
Не веря глазам, Марина уставилась на полукруглую, вросшую в
землю дверь. Hичего себе! Как все просто! Даже замка здесь нет: так, заложен
засов, и все. Ну, тяжелый какой, небось и не поднимешь: проржавело все.
Забытое, заброшенное место.
Марина с безразличным видом подошла к башне, воровато огляделась
и вцепилась в засов. Она рванула что было сил – как выяснилось, совершенно
напрасно: засов легко ушел в сторону, дверь бесшумно приотворилась. Марина
мазнула пальцем по петлям: ого, сколько масла! Кажется, и впрямь кто-то
хаживает сюда украдкой, а раз так, значит, она на верном пути.
Она слышала, будто в башне нечто вроде кладовой, однако
круглое помещение было пусто, каменный пол замусорен. Ни мешков, ни бочонков,
ни ящиков, только две каких-то доски прислонены к стене. Посередине комнатки
винтовая лестница. Да какая крутая! Марина едва переводила дух, когда наконец
одолела ее и стала на площадке. Перед ней было окно, ведущее на галерею,
забитое крест-накрест устрашающими ржавыми гвоздищами. В щель Марина разглядела
нишу, где пряталась вчера, каменные плиты, где лежала Урсула… Что-то там было
не так. Мелькнула мысль, будто нет чего-то… чего-то непременного! Но Марина тут
же упустила мысль, потому что подумала: теперь понятно, почему хоть и глухо, но
можно было расслышать голос Гвен. В двери, выходящей на площадку, тоже видны
щели. Странно, что узница не кричала, не звала на помощь: кто-нибудь из
обитателей замка непременно услышал бы ее, помог. Или… или некому было помочь?
Значит, получается не так, как сначала думала Марина, а наоборот: все в замке
знали об узнице, все, от хозяина до последней горничной. И кричи Гвендолин, не
кричи, никто не пришел бы ей на помощь. Почему? Что толку голову ломать – не
проще ли спросить у самой узницы?..
Марина не дыша припала к щелястой двери. Перед ней была
комната – очень узкая, с низким потолком, напоминающая шкатулку, едва
освещенная решетчатым окном в массивной стене. Это была темница, настоящая
темница, но вот незадача: в ней не было узника.
Да, да! Комната оказалась пуста. Марина обшарила в ней
каждый уголок (дверь мягко поддалась под ее тяжестью), и она смогла войти,
надеясь отыскать хоть какое-то подтверждение вчерашним событиям. Живым не
пахнет; мебели ни следа, нет даже жалкого топчана, на котором вчера, судя по
жутким звукам, неизвестный измывался над Гвендолин. Только под окном стоит
какой-то колченогий табурет. Марина, устало опершись на него коленом, взглянула
сквозь решетку.
Сначала она увидела лес на горизонте, изгиб реки, очертания
гор – наверное, где-то там и море. Затем показались вдали крыши деревенских
домов, поляна вокруг замка, темно-зеленые лавровые кусты… и фигура человека,
поспешно идущего между ними по узкой тропе.
Hесмотря на расстояние, Марина узнала его сразу – не столько
взором, сколько дрогнувшим сердцем. Это был Десмонд, мелькнул – и скрылся,
будто очень спешил куда-то. Они не виделись дня три, и Марина вдруг поразилась
его красоте. Легкая, стремительная походка, вольный разворот плеч, гордо
вскинутая голова. И какой у него властный, победительный вид. Если бы она
задержалась в своих поисках на полчаса и сейчас только подходила к башне, они с
Десмондом вполне могли бы встретиться вон за теми кустами.
Что бы он сделал? Сухо поздоровался и прошел мимо? Или с
издевательской вежливостью поинтересовался: «Знакомитесь с окрестностями,
дорогая кузина Марион?» Нет… он шел так быстро, что они, пожалуй, налетели бы
друг на друга, и… Марина охнула, представив, как ударилась бы в твердую грудь
Десмонда, а он, чтобы поддержать, схватил бы ее за руку или за талию. Схватил
бы, прижал к себе, ощутив близко-близко бешеный стук сердца, уловив запах ее
волос, ее кожи, увидев, как трепещет в глубоком вырезе грудь… Что, если та
сила, которая несколько дней назад едва не бросила их в объятия друг друга,
сейчас восторжествовала бы над ними?
Марина уже ощутила спиной жесткую, короткую траву, на
которую ее опрокинул бы Десмонд, услышала жестяной грохот накрахмаленных нижних
юбок, безжалостно сминаемых нетерпеливыми коленями, увидела пляску ветвей,
растревоженных их слитными телодвижениями… вдруг ветки затрещали, земля разверзлась,
Марина ухнула куда-то, почему-то больно ударившись коленями, – и с криком
боли очнулась от своего сладостного бреда.
От своего глупейшего бреда! Трещали не ветки, уходила в
бездну не земля. Треснул и разваливался колченогий табурет, и Марина очутилась
стоящей на коленях, чуть не плача от боли.
Вскочила, смахнув злые слезы. Десмонда и след простыл. Он
ушел, даже и не узнав, как только что… что? Да ничего! Минутное помрачение
Марины вмиг рассеялось. Она наконец вспомнила, зачем пришла сюда, в башню.
Хороша избавительница несчастных полонянок. Не добрая самаритянка – блаженная
девка, чья разбуженная кровушка играет, как березовица. Весна, вот в чем дело.
Близка весна! Вот она и мечтает о мужчине, не зная даже и сама о каком. Похоже,
ей все едино: Десмонд ли, Хьюго… кто-то еще… Вон ведь даже капитан Вильямс
привиделся ей намедни во сне, хотя уж он-то никак в милые дружки не годится –
хилый да малорослый, белесый какой-то. Нет, забудь, Марина, о зове плоти, не то
недолго и до беды! Она несколько раз весьма чувствительно стукнула себя по лбу
и вдруг, словно эти удары сбили некие путы, вспомнила, чего не обнаружила на
галерее.
Разбитого фонаря там не было! Осколков стекла!
