– Да ведь всем известно, что у мистера Джаспера
малярия, – быстро сказала Марина. – Помнится, и вы с ним об этом
говорили при первой встрече, и вообще… вот он к столу не выходил сколько уж
дней.
– Малярия? – странным голосом осведомился
Десмонд. – А, так вы о малярии!
– Ну конечно, – как могла твердо повторила
Марина. – А о чем же еще?
О да, она прекрасно знала, о чем еще думает Десмонд! Но она
скорее откусит себе язык, чем признается, что проникла в одну из позорных тайн
его семьи. И, отводя ему глаза, воскликнула – впрочем, с беспокойством вполне
искренним:
– Умоляю вас! Вы должны быть осторожнее!
У него изумленно взлетели брови:
– Вот уж не предполагал, что вы станете печься о моем
благополучии! Только не говорите, что вам понравилось быть леди Маккол!
Марина надулась было, но Десмонд вдруг так захохотал, что
она не сдержалась – улыбнулась.
– О, какая у вас улыбка, Марион, – с деланной укоризной
покачал головою Десмонд. – Король и тот смутится.
– Король?! Высоко берете, милорд! – вскинула брови
Марина. – Не зря, видно, говорят, что у вас сказочная репутация коварного
сердцееда.
– Говорят? Кто же такое осмелился сказать? – Десмонд
грозно нахмурился, и Марина затрепетала в ужасе таком же притворном, как его
злоба.
– Ах, добрый сэр, не гневайтесь на меня! Неужели вы обиделись?
Ведь тот, кто сказал это, сделал вам комплимент!
– Ну а мне позволительно сделать комплимент? – ласково
улыбнулся Десмонд. – При взгляде на ваши волосы кажется, что в них
вплетены солнечные лучи. Вдобавок вы разрумянились, как шиповник, а глаза ваши
сейчас – будто нежно-зеленые листочки.
– Ну, это потому, что я смотрю на зеленую траву, –
лукаво улыбнулась Марина. – И потому, что платье на мне зеленое. У меня
глаза переменчивые, а вот у вас они всегда синие-пресиние, как васильки.
– Ва-сил-ки? – повторил по-русски Десмонд. – Но
ведь это имя – Бэзил? Как могут быть имена синими? И ежели они бывают синие, то
бывают и зеленые? Имя Десмонд – какого цвета?
– Белое, – не задумываясь ответила Марина. –
Белое, слепящее, как снег под солнцем!
Десмонд оглянулся.
– Да, будь мы в России, было бы с чем сравнивать, а тут,
увы… ни снега, ни бэзилкофф.
– Васильков! Васильков! Цветок был так назван по имени парня
– его и впрямь звали Василий. Случилось это в древние времена – столь давние,
что их не зря зовут незапамятными. Он был у матери единственным сыном и
славился удалью и пригожеством. Глаза у него были ясные, синие, как…
– Как у меня? – лукаво повел бровью Десмонд, и сердце
Марины дрогнуло.
Но ему этого никак нельзя было показать, и она уклончиво
ответила:
– Ну… очень синие, как синь небесная, были у Василия глаза!
Множество красавиц сохло по нему, но он не хотел жениться, потому что боялся: а
вдруг его жена не уживется с матерью? И вот однажды в лесу он встретил русалку.
А надобно вам сказать, – Марина таинственно взглянула на Десмонда, который
слушал как зачарованный, – это было в Русальную неделю, на Троицын день,
когда русалки выходят из речных глубин, качаются на березовых ветвях и поют
свои прельстительные песни. В это время они, бывает, так разгуливаются, что даже
могут вбежать в церковь, поэтому двери церковные на Троицу надобно держать
закрытыми. И вот Василий увидал русалку… Он сразу понял, что это – сила
нечистая, а не просто неописуемая красавица. Ведь она была обнажена и сидела на
бережку, расчесывая белым гребешком, выточенным из рыбьей кости, свои дивные
длинные волосы, из которых неостановимо текла вода. У нас говорят, что русалка
может реку заставить выйти из берегов, если вот так начнет беспрестанно
причесываться! Ну и вот. Василий, стало быть, сразу понял, что это русалка. Он
мог бы спастись, кинувшись наутек и забросив тельный крест себе за спину, чтобы
русалка не могла к нему подступиться сзади, однако не то что бежать – он руку
не мог поднять для крестного знамения! Поглядел в ее зеленые, как речные омуты,
глаза – и влюбился без памяти.
– Зеленые… – эхом отозвался Десмонд. – Без памяти!..
– Да, – кивнула Марина, вздрагивая под его настойчивым
взглядом. – Влюбился – и забыл обо всем на свете. Зацеловала его русалка,
замиловала – и с тех пор никто больше не видел Василия. Говорят, что, когда
русалке вышло ее земное время и она вернулась в чертоги водяного царя, она и
Василия сманила за собою. Долго ждала бедная матушка своего сына, да не
дождалась. Пошла искать его по всему белу свету, клича: «Василий! Василек!» И,
жалеючи ее, Мать-Сыра Земля выпустила на волю чудесные синие цветы –
точь-в-точь такие, какими были глаза безвестно сгинувшего Василия. С тех пор
они и зовутся васильками.
Марина опустила взор, не в силах больше выносить взгляда
Десмонда. «Хоть бы сказал что-нибудь! – подумала смятенно, страшась тех
чувств, которые переполняли ее сердце. – Я ведь сейчас… я сейчас…»
– Это прекрасная сказка, – заговорил Десмонд, и голос
его звучал хрипло и нерешительно, словно он тоже готов был что-то… сейчас… Бог
весть что! – У нас в роду тоже есть легенда о русалке, вернее, о фее
лесного озера.
– Вот этого? – Марина показала на розовато-серебристую
воду, гладкую, словно шелковый платок.
– Нет, о нет, – покачал головою Десмонд. – Того
озера больше нет. Оно было расположено довольно далеко от замка, а потом
высохло… после тех событий, о которых я вам сейчас расскажу. Хотите послушать?
– Конечно! – воскликнула Марина с горячностью. Пожалуй,
даже с излишней. Но стоило представить, что Десмонд сейчас вспомнит о каких-нибудь
неотложных делах и уйдет, а она останется одна…
«Просто мне надоело одиночество. Мне скучно! – твердо
сказала она себе. – А он меня развлекает. Только поэтому я не хочу, чтобы
он уходил. Только поэтому!»
