Она прижала ладони к лицу, постояла так несколько мгновений,
а потом, растопырив пальцы, робко глянула сквозь них, словно надеясь, что
обступивший ее кошмар исчезнет. Но, осознав, что все осталось по-прежнему, она
испустила пронзительный звериный вопль, от которого Марина на минуту оглохла,
некоторые мужчины зажали уши ладонями, а поодаль в лесу с гомоном взвилась
ввысь птичья стая. Агнесс затопталась на месте и вдруг закружилась волчком,
растопырив руки, с которых почти до земли свисали длинные, испачканные песком
рукава. Она бормотала какие-то слова, она кружилась все быстрей и быстрей. У
Марины помутилось в голове. Все стояли недвижимо, словно не в силах отвести от
нее глаза. Чудилось, небо покосилось, земля накренилась, покачнулся лес, словно
повинуясь неистовому кружению обезумевшей девушки… Стая беспорядочно металась в
вышине, роняя на берег черные перья. Вдруг один из белых братьев покачнулся,
шагнул вперед и рухнул на колени, с протяжным стоном схватился за голову – и
этим как бы разрушил оцепенение, завладевшее всеми.
– Ветер! Она накликает ветер! – раздался хриплый крик,
и в воздухе лязгнула сталь.
– Ну, а я воюю не ветром, а этим клинком! – усмехнулся
человек, недавно угрожавший Марине, и легонько чиркнул острием шпаги по шее
Агнесс.
Взвизгнув от боли, та замерла, схватившись за горло, и
красные струйки быстро-быстро потекли меж ее пальцев.
Лезвие снова блеснуло – и Агнесс с новым криком схватилась
за щеку, которую пересекла красная черта.
Она отшатнулась, но человек со шпагой не отставал, и вот уже
кровавая отметина легла на лоб Агнесс.
– Ну, зови, кричи на помощь! – хрипло выдохнул
он. – Мне сладок этот крик!
Агнесс взвизгнула и кинулась к реке, потому что с трех
сторон вокруг все теснее обступали ее белые балахоны. И тот, кто держал Марину,
тоже двинулся вперед, подталкивая ее перед собой и так выкручивая ей руки, что
она была вынуждена подчиняться и идти, хотя сознание мутилось от боли.
Сименс воздел руки. То же сделали и остальные, кроме одного,
неостановимо гнавшего израненную девушку в воду.
Вот она зашла по колени, потом по пояс, по грудь – он не
отставал, и на лице Агнесс уже не было живого места. Глаза ее на миг коснулись
глаз Марины, но едва ли Агнесс понимала, на кого смотрит: взгляд ее был сплошь
безумие и ужас. Шпага взвизгнула опять. Агнесс отпрянула, и дно ушло из-под ее
ног.
– Назад! – скомандовал Сименс, и человек, загнавший
Агнесс в воду, тяжело двинулся к берегу, то и дело оборачиваясь, чтобы
взглянуть туда, куда неотрывно смотрели остальные.
Голова Агнесс показалась над водой, но в широко открытый рот
хлынула вода – и она вновь погрузилась.
Марина зажмурилась. Сименс заговорил нараспев, но она
слышала лишь звуки, из которых не в силах была составить слов, и не понимала,
молится он или проклинает. Все чувства, все мысли ее оцепенели от ужаса. Вдруг
почудилось, что она стоит на пороге некоей комнаты – темной,
непроглядно-темной, словно там были опущены все занавеси или вовсе не
существовало окон. Она ничего не видела, только слышала раздававшийся в темноте
странный голос, беззвучный и ровный, будто мертвый, безумолчно произносивший
торопливые, непонятные слова…
Оглушительный звук вырвал ее из гнетущего кошмара. Открыв
глаза, Марина увидела убийцу Агнесс, который, зажимая кровавую рану на груди,
медленно оседал наземь.
Руки, безжалостно державшие Марину, разжались, и она
повалилась плашмя, но тут же привскочила, забыв о боли, и, не веря себе,
уставилась на двух всадников, которые очертя голову неслись с обрыва. В руке
одного что-то сверкнуло, снова раздался грохот, и Марина поняла, что это
пистолетный выстрел.
– Милорд! Сэр Десмонд! – послышался чей-то испуганный
крик, и Марине на миг показалось, что с неба обрушился снегопад и засыпал
берег. Но нет, это на песок посыпались белые балахоны, которые «братья» в
панике сбрасывали, вскакивая на своих коней и пускаясь в бешеную рысь.
Один из балахонов накрыл Марину, и когда она с усилием
выпростала голову, берег был почти пуст. Только два темных коня тянулись
мордами к серебристой, спокойной воде. Два коня. Ее и… Агнесс.
* * *
Топот копыт заставил Марину с усилием повернуть голову, и
она увидела Десмонда и Джессику, во весь опор летевших по берегу.
Десмонд чуть ли не на полном скаку соскочил, подхватил
Марину, встряхнул, прижал к себе:
– Ты жива, слава богу! Я думал, не успеем!
– А мы и не успели, – устало проронила Джессика. –
Или они увезли Агнесс с собою?
Марина качнула головой, и глаза ее против воли устремились
на сияющую гладь реки.
– Добилась! Ты добилась своего! – вскрикнула Джессика,
разразившись слезами и падая лицом на гриву коня.
Мгновение Десмонд недоумевающе смотрел на нее, потом перевел
глаза на Марину – и вдруг подтащил к себе белый балахон, опутывавший ее:
– Это… твое? Tак ты, значит, тоже? О господи!
Руки его разжались, и Марина безвольно, как тряпичная кукла,
рухнула вниз лицом на песок. С трудом приподняв голову, она увидела, как
Десмонд вбежал по колени в реку, крича:
– Агнесс! Агнесс!
Ответа не было. Только рябь прошла по воде, словно там, на
глубине, кто-то вздрогнул, пытаясь отозваться, – да не смог одолеть
тяжести песка, налегшего на грудь. И река вновь стала гладкой, будто шелковый
плат.
Постояв еще мгновение, Десмонд повернулся и побрел к берегу.
Марина лежала у него на пути, но он не остановился, не обошел ее, а просто
перешагнул, задев юбку шпорою и даже не услышав треска разрываемой материи. Он
шел, воздев глаза к небу, странной, негнущейся походкой, в которой было что-то
нечеловеческое. Конь медленно потянулся за ним, но Десмонд как будто забыл о
нем.
Джессика подняла голову, с тревогой поглядела ему вслед и
тронула своего коня стременем.
– Скажи ему, – наконец-то смогла разомкнуть онемевшие
губы Марина, – скажи, что я хотела ее спасти!
Джессика повернула к ней покрасневшее, залитое слезами лицо.
– Я не верю тебе, – выдохнула она с ненавистью. –
Ты нарочно отослала меня, чтобы присоединиться к ним и без помех расправиться с
Агнесс!
Она поскакала вперед, догнала Десмонда, что-то долго
говорила ему, и наконец он взобрался в седло. Два всадника скрылись в лесу, и
конь, на котором охотники за ведьмами привезли Агнесс, вдруг сорвался с места и
пустился за ними, словно и ему было тошно оставаться на этом берегу.
