Что это? Неужели Макбет, которого Марина уже много дней не
видела, словно и кот тоже заразился всеобщим отчуждением к ней? Ну, глупости,
кот ведь белый, да и это существо гораздо, гораздо больше. Вот оно распрямилось
и замахало руками, слишком длинными для его коротенького тела.
– Брауни, – так и ахнула Марина, – это брауни!
Значит, он вернулся – ведь уже сколько ночей Марина его не
видала.
– Алан! – послышался новый испуганный зов, и Марина
удивилась еще более: разве такое порождение нечистого духа, как брауни, может
носить человеческое имя? Или это некое магическое имя для всех брауни? Тому оно
несомненно знакомо: вот он остановился, неуклюже затоптался на своих
коротеньких ножках и начал было медленно поворачиваться на зов, когда Марина
неожиданно для самой себя окликнула:
– Алан! Иди ко мне!
Бог весть почему она это сделала… Не все можно объяснить, и
самые важные шаги по дороге своей жизни мы совершаем, повинуясь не вещим
предчувствиям, не гласу божьему, не собственным трезвым размышлениям, а некоему
магическому «просто так», непонятно кем нам внушаемому: богом или дьяволом.
Словом, она тихо крикнула:
– Алан! – И брауни замешкался, не зная, на чей зов
спешить, а потом, поскольку новых окликов не последовало, со всех своих
коротеньких ножек заспешил в сторону ближнего голоса – к Марине.
Она сама не знала, как смогла не кинуться прочь, стеная от
страха и отвращения. Ей пришлось вцепиться в какой-то куст, чтобы удержать себя
на месте. Это был можжевельник, но Марина даже не ощутила, что сухие ветки
ранят ее пальцы, а во все глаза смотрела на приближавшийся к ней темный клубок.
И в это мгновение взошла луна.
Марине не единожды в жизни приходила мысль о том, что луна
куда любопытнее, чем солнце. Оно обреченно-равнодушно заливает людей светом,
мало обращая внимания на их дневную суету. Луна же непрестанно подглядывает за
человеческой жизнью, ибо ей достается ночная жизнь – тайная, скрытая, загадочная,
чреватая самыми неожиданными открытиями, которые луна не может упустить, а
потому отверзает свой любопытный взор в самые важные мгновения. Эта же мысль
непременно пришла бы Марине в голову и сейчас, да только там не было места ни
для чего другого, кроме ошеломления, ибо лунный луч, словно по заказу упавший
на поляну, высветил не крошечного волосатого уродца с длинной бородой, красными
веками, широкими плоскими ступнями – точь-в-точь жабьи лапы! – и
длинными-предлинными руками, доходившими до земли, а…
– Господи милостивый! – выдохнула Марина, разглядев
хорошенькое детское личико на уродливом мохнатом теле, и у нее обморочно
зашлось сердце, но в тот же миг рука ужаса, оцепенившая ее, разжалась, ибо она
разглядела длиннополое и длиннорукавное одеяние, что-то вроде неуклюжей
шубенки, облегавшее ребенка. И ей уже не было страшно, когда дитя с разбегу
кинулось к ней, так что Марине ничего не оставалось, как подставить руки,
подхватить его и прижать к себе.
Ребенок счастливо засмеялся, и в алом ротике сверкнули жемчужные
маленькие зубки. Не веря глазам, смотрела Марина на светло-голубые глаза,
казавшиеся в лунном свете похожими на опалы, на льняные вихры, выбивавшиеся
из-под круглой, плотно завязанной шапочки. Она уже видела это личико. Да нет,
не может быть!
Ребенок на ее руках вдруг завертелся и плаксиво шепнул:
– Жарко, жарко…
Светлые бровки жалобно изломились. И в самом деле: ночь
тепла, дитя набегалось, а в такой-то шубейке и в мороз взопреешь!
Марина осторожно поставила малыша на траву и принялась
развязывать шапку, потом шубу, по счастью, просто туго подпоясанную, а не
застегнутую.
Почувствовав прохладу, дитя радостно завертело головой.
Шапочка вовсе свалилась, и лунный луч заиграл на гладенько причесанной головке.
– Ты кто? – спросило дитя. – Мамочка?
У Марины почему-то перехватило горло.
– Погоди-ка раздеваться, – сказала она хрипло. –
Как бы не простыть на ветру. – И вновь принялась напяливать шапку на
светлую головку, как вдруг дитя исчезло из ее рук.
Марина какое-то мгновение так и сидела на корточках, тупо
уставясь туда, где только что был ребенок.
«Брауни, настоящий брауни! – мелькнула мысль. –
Был да исчез!»
И только потом она сообразила, что это существо исчезло не
само по себе, а было вырвано из ее рук другим – высоким и очень напоминавшим
человека. Женщиной, которая сейчас ломилась через кусты, держа на руках
«брауни», а тот тихонько – словно серебряные колокольчики перезванивали! –
смеялся и махал Марине.
Распрямившись, девушка ринулась следом, повинуясь той же
слепой вещей силе, которая нынче ночью направляла ее поступки, в несколько
прыжков догнала убегавшую женщину, что было силы вцепилась в ее плечи, рванула
– и тут же согнулась, зашлась от боли, хватаясь за колено, потому что
похитительница ребенка, не оборачиваясь, лягнула ее, как норовистая кобылица, и
снова ринулась в глубину парка.
К тому состоянию изумления и возбуждения, в котором
находилась Марина нынче ночью, не хватало только примешаться ярости! Теперь ее
ничто не могло удержать: и со сломанной ногой она догнала бы эту женщину,
бывшую гораздо грузнее, к тому же обремененную ношей! Это и произошло через
несколько минут. Марина налетела на нее с таким пылом, что сшибла с ног и сама
рухнула сверху, уже позабыв о первоначальной цели погони, молотя руками по чем
попало…
Где-то внизу этой кучи малы задавленно пискнул ребенок.
Женщина, обретая силу, встала в дыбки, как медведица, которую одолела свора, и
какое-то мгновение Марина болталась на ее спине, словно бестолковый доберман,
вцепившийся в добычу, но не знающий, что с нею делать дальше. Однако, пнув
женщину под колени, ей удалось снова свалить ее. Отшвырнув бестолково
топтавшегося рядом плачущего ребенка, та в отчаянии крикнула:
– Беги, Алан! – и бессильно простерлась под тяжестью
Марины, которая от изумления так и оцепенела на теле поверженного врага.
Голос женщины еще раньше показался ей знакомым, а теперь она
окончательно узнала его. Это был голос Флоры, и лицо, в которое, не веря глазам
своим, вглядывалась Марина, было именно лицом любовницы Джаспера… матери
маленькой Элен.
* * *
– Алан? – хрипло выдохнула Марина, усаживаясь поудобнее
и не выпуская руки Флоры, которую она заломила той за спину. От боли женщина
тихо застонала, но Марина не ослабила ни хватки, ни крепких тисков колен. Ей
было жаль Флору, однако Марина не собиралась упускать наконец-то явившуюся
возможность пробить хоть малую брешь в серой непроницаемой стене вопросов без
ответов, обступивших ее с самого первого дня пребывания в замке. – Значит,
Алан? А где тогда Элен? Или у тебя родились близнецы? Почему же тогда ты прячешь
второго?
