Ручка задергалась, кто-то изо всех сил ломился в кабинку. А ведь обычному человеку сразу бы стало понятно, что та занята.
Но дело было в том, что Татьяна столкнулась не с обычным человеком, а с клоном выдуманного ею Марка Шатыйло.
— Здесь занято, — еле шевеля сухими губами пробормотала она.
Как будто короткое словцо, подобно магической формуле, могло отпугнуть исчадие ада, находившееся за тонкой створкой…
— Оставьте меня в покое! — не выдержав, крикнула Журавская, видя, как ручка продолжает дергаться. — Прошу вас, уйдите! Ну, пожалуйста, Марк!
Она сама поразилась тому, что назвала преследователя именем своего книжного злодея.
И, о чудо, это оказало воздействие. Ручка резко ушла вверх, дверца перестала трястись. Раздались цокающие шаги — тот, кто в красных туфлях с высокими каблуками зашел в дамский туалет, удалился.
Татьяна услышала женские голоса — в туалете оказались говорливая мамаша с дочерью-подростком.
Так почему Марк скрылся? Писательница уже свыклась с тем, что называет неизвестного в ее рассуждениях Марком Шатыйло. Смутился, услышав свое имя? Точнее, имя, которое он себе взял? Сбежал, потому что его спугнуло появление мамаши с дочкой?
Или она просто напридумывала себе невесть что, и дамой в красных туфлях на высоком каблуке была иностранка, не понимавшая того, что говорила ей по-русски Татьяна? Хотя надо было быть на редкость нерасторопной иностранкой, чтобы не осознать, что кабинка занята.
Или…
Или Марк просто передал ей… привет? И вполне вероятно, что он не упустил возможности, приняв женский облик, лететь одним рейсом вместе со своим «объектом».
— Фрау Журавски! — услышала Татьяна в трубке мужской голос, говоривший по-немецки с явным австрийским акцентом.
Детективщица вздрогнула: она ведь уже забыла, что работница клиники попросила ее подождать.
Только это был не профессор Шахт, что собеседник тотчас подтвердил:
— У аппарата главный инспектор уголовной полиции города Брегенца Уве Штрайл.
В соседней кабинке зашумела вода, сливаясь в унитазе, и Татьяна, прижав мобильник к уху, произнесла по-немецки чуть громче:
— Но я хотела побеседовать с профессором Шахтом!
— Сожалею, фрау Журавски, но в данный момент это невозможно, — отчеканил инспектор. — Могу ли я узнать, отчего вы желаете поговорить с герром профессором?
Татьяна поднялась наконец на ноги, затем уселась на крышку унитаза и, отметя мысль о том, что препирательство в туалете с австрийским полицейским чином — верх фантасмагории, ответила:
— А могу ли я узнать, отчего невозможно побеседовать с профессором? И почему именно вы находитесь у аппарата?
Инспектор замялся, а у Татьяны вдруг мелькнула ужасная мысль — что, если она снова говорит с Марком? Нет, это полностью исключено. Ведь звонила в клинику, и если сталкер только что был в дамском туалете, то никак не мог оказаться минутой позднее в Австрии.
Или чокнутый имитатор каким-то хитрым образом запрограммировал ее телефон так, чтобы все звонки шли ему на мобильный?
Эту мысль Журавская тоже отмела — немецкий писательница знала вполне сносно и была в состоянии отличить носителя языка даже от хорошего имитатора. Главный инспектор говорил по-немецки как заправский австрияк, подделать подобный акцент практически невозможно. Во всяком случае, для иностранца. Нет, это не был фейковый полицейский!
Хотя кто сказал, что ее преследователь тоже не говорит на немецком , как на родном, к тому же и с австрийским акцентом? Ведь Марк в ее романе был полиглотом — и владел немецким, как русским: его бабка была поволжской немкой…
— Я собиралась сказать профессору, что прилетела в Москву, и поблагодарить его за курс лечения, — заявила Татьяна. — Я не смогла проститься с ним перед отъездом, поэтому звоню теперь. Разве это преступление?
Мамаша с дочкой из туалета удалились, причем возмущаясь тем, что какая-то нахальная немка закрылась в кабинке и внаглую, не обращая внимания на нужды российского населения, беспардонно шпрехает по мобиле. Хлопнула дверь, Татьяна снова осталась в помещении одна.
— Нет, фрау Журавски, конечно же, это не преступление, — ответил инспектор. — Я рад, что могу побеседовать с вами, потому что это облегчает нам расследование…
— Расследование? — выдохнула писательница. — Что-то случилось?
В этот момент снова раздался звук открываемой двери, и раздались шаги. Татьяна оцепенела — это были шаги особы в красных туфлях на высоких каблуках.
Но если мнимая женщина — Марк, то, следовательно, инспектор — подлинный. Потому что сталкер не способен одновременно находиться в туалете московского аэропорта и молчать, а в то же время говорить с ней по-немецки.
— Увы, именно так, — подтвердил предположение собеседницы инспектор. — С прискорбием сообщаю вам, что герр профессор Шахт стал жертвой убийства.
— Его убили? Как, где, когда? И кто? — прошептала Татьяна. Ей не хотелось, чтобы тот, кто оказался сейчас в туалете, услышал, о чем она говорит.
Шаги стихли, но вошедший в помещение по-прежнему находился где-то невдалеке.
— Что вы сказали, фрау Журавски? — переспросил инспектор. — К сожалению, не расслышал вас. Не могли бы вы говорить громче?
Татьяна, дрожа от страха, повторила свои вопросы чуть громче.
— Убийца пока не идентифицирован, — ответил австриец, — и мы надеемся, что вы поможете нам поймать его. Потому что именно вы, фрау Журавски, были последней, кто, судя по показаниям свидетелей, видел герра профессора живым.
Татьяна судорожно сглотнула, пялясь на ручку двери. Но та не двигалась. Похоже, тот, кто притаился рядом, переменил тактику.
— Как его убили? — задала следующий вопрос писательница. Инспектор пояснил:
— Убийство крайне жестокое и кровавое. Большего сообщить вам не имею права. Однако за двадцать пять лет, которые я работаю в полиции, такого кошмара мне видеть не приходилось. Тут словно Джек Потрошитель поработал!
Джек Потрошитель… Он же Марк Шатыйло! Маньяк из ее романа! Убийца, у которого было прозвище Московский Джек Потрошитель!
— Мы уже намеревались обращаться к российским властям с просьбой о помощи для того, чтобы получить от вас свидетельские показания, фрау Журавски. Но процедура может длиться долго, поэтому буду признателен, если вы поведаете мне прямо сейчас, как прошла ваша последняя встреча с профессором.
Татьяна собралась с духом и кратко обрисовала беседу с владельцем клиники, впрочем, не заостряя внимания на том, о чем они говорили.
— Что-либо подозрительное бросилось вам в глаза? — поинтересовался полицейский.
Тогда детективщица, поколебавшись, рассказала, что видела перед тем, как сесть в такси. Еще о своем телефонном разговоре с секретаршей, добавив, что, может быть, это была вовсе и не секретарша.
