— Не губите, Лизавета Никитична! — возопила вдовица, падая на колени, что Женя увидела сквозь бахрому свешивавшейся со стола скатерти, как сквозь прутья решетки. — У меня же детки малые, несмышленые…
— А у графини ведь тоже детки были. И сама она на сносях была. Но убивца это не остановило, злодей все равно руку на нее занес, дабы драгоценности ее фамильные себе присвоить!
Тетушка, при всей своей религиозности, когда речь шла о собственной прибыли, была особой на редкость беспринципной и аморальной. На глазах Жени она забрала кольцо с сапфиром, зная, что то добыто ценой кровавого преступления, и дала за него вдовице даже еще меньше, чем назвала вначале. А под конец сказала:
— Дуру-то из себя не строй, матушка, я чую, что ты и твой муженек припрятали драгоценности на черный день. Если какие еще вещицы сохранились от графини, ко мне неси. Да, денег много не дам, но и тебя никто на руки полицейским шпикам не кинет. Так что сама решай — или на каторге лямку тянуть, или грошик от меня получить.
Долго тогда сидела Женя потрясенная. Девочка не в состоянии была уяснить, как же тетушка ее, которая за то, когда зеваешь и рот после этого не крестишь, по лбу ложкой оловянной била, тетушка, которая и Ветхий и Новый Заветы наизусть знала, тетушка, постившаяся и жертвовавшая церквам и монастырям, вдруг оказалась поклонницей золотого тельца и пренебрегла всеми законами — не только человеческими, но и божескими.
А Елизавета Никитична все любовалась перстнем. Потом, уходя на другую половину, расположенную за металлической дверью, туда, где хранились все закладные предметы, пробормотала:
— Ничего, ты мне, матушка, все графинины вещички по одной принесешь… Я на них такой капитал сделаю!
Тетушка оказалась права — вдовица наведывалась к ней регулярно, только о чем она с ростовщицей говорила и какие еще похищенные вещи приносила, Женя уже не ведала. Потому что не выпало ей больше счастья-радости оказаться под столом в тот момент, когда тетушка принимала очередной визит постоянной клиентки.
И уяснила себе Женя то, что душа любого человека — потемки. Что под личиной кроткой, жизнью побитой вдовицы может скрываться бывшая горничная, соучастница кровавого преступления. И что старомодный капор на голове ее тетушки принадлежал вовсе не богобоязненной старушке, а прожженной деляге и христопродавице.
Неужели и она сама, Женя Тараканова, не только милая и любознательная девочка, но и у нее имеется второе лицо — страшное, монструозное, внушающее трепет? Такое, как будто посмотрел человек в зеркало, а оттуда на него глянул Змей Горыныч, души его черной отражение?
Как видим, Женя была юным философом, хотя, конечно, не подозревала об этом.
Она проводила много времени в той самой обширной комнате, расположенной за обитой железом дверью, закрытой большим засовом и хитроумным иноземным замком. Там было царство тетушки, там ростовщица держала все те вещи, которые приносили ей в ломбард. Поэтому там было чрезвычайно интересно, среди всех этих фарфоровых сервизов, серебряных щипчиков для сахара, вешалок с золочеными вицмундирами и расшитыми бисером бальными платьями, шубами с бобровыми воротниками и манто из соболя. Но более всего занимали Женю книги.
Брать оные в заклад Елизавета Никитична вообще-то не очень любила. А сама читала только Библию, несмотря на то что знала ее наизусть, да Жития святых старцев, а также повести современных писателей о душевной благодати и счастии небывалом, что ожидало праведников в раю после кончины. Себя тетушка относила, вне всяких сомнений, к привилегированной касте именно этих самых праведников.
Но отправляться в рай, в коем, по ее твердому убеждению, для нее было зарезервировано особое местечко, она в ближайшие годы и даже десятилетия не намеревалась. Потому как Елизавете Никитичне не исполнилось даже и шестидесяти, и была она особой крепкой, весьма трепетно относившейся к своему здоровью и полагавшейся не только на Божию милость, но и на выдумки современных эскулапов, а посему принимавшей каждый вечер патентованные, выписанные аж из самой Америки пилюли, при помощи коих, как гласила реклама, можно было продлить молодость организма и живость духа.
Однако это мы заметили так, кстати.
Да, самым любимым уголком Жени в заветной комнате, похожей на пещеру Али-Бабы, в коей не было ни единого окна и попасть куда можно было только через обитую железом дверь, ключи от которой тетушка постоянно носила при себе, на поясе, а ложась спать, совала под подушку, была полка с книгами.
Книги были разные, ибо тетушка обращала внимание не на содержание, а на ценность самих изданий. В первую очередь брала в заклад книги старинные, лучше всего в дорогом золотом окладе с каменьями — то есть в основном церковные. Но имелись в разношерстной коллекции ростовщицы и другие, например, книги ученые, а также развлекательные. Женя прочла и их все, но привлекали ее именно последние. Ведь как занимательно было читать о приключениях англицкого и своего домашнего, петербургского, сыщиков, которые шли по следу виртуозного мошенника или угрюмого убийцы.
Тетушка читать Жене подобные книги не дозволяла. А видя, что воспитанница это делает, порола ее, заставляя потом учить наизусть Жития святых. Но девочка находила для любимого занятия время, прячась, как когда-то раньше, под стол, накрытый все той же засаленной скатертью, и наслаждаясь в полумраке повестью, рассказом или романом, переживая за главного героя или героиню и с трепетом ожидая развязки. Ибо развязка, как уяснила Женя, была в литературном произведении самым важным.
Между прочим, посещала ее иногда мысль о том, не взяться ли и ей самой за перо, но воплотить мечту она, вне всяких сомнений, не могла: тетушка бы ни за что не разрешила. Ибо женская доля, по мнению Елизаветы Никитичны, заключалась в том, чтобы прислуживать мужу, стоять у плиты и воспитывать детскую ораву. То, что сама тетушка так и осталась бездетной старой девой, а готовить не умела, для чего наняла проворную кухарку, саму ее ничуть не смущало: исключение из правил было только его наглядным подтверждением. А сама Елизавета Никитична была, конечно же, особым экземпляром человека, того самого, которого апостол Петр с нетерпением ожидает у врат Царствия Небесного, желая препроводить в лучший, словно в театре, уголок, на самое мягкое облако, в непосредственной близости от Спасителя.
О том, что предстать пред ликом Спасителя ей предстояло намного раньше, чем она рассчитывала, тетушка, естественно, не подозревала. И никто об этом не подозревал, кроме того злодея, который, видимо, к тому времени уже задумал свое гнусное преступление.
Имело оно место жарким июльским днем. В гимназии были каникулы, и Женя, следуя строгому ритуалу, помогала тетушке в ломбарде. Потому как та была ужасно подозрительна, и не без причины, допуская в святая святых, в помещение за окованной железом дверью, только Женю и Аркадия Емельяновича.
Последний, впрочем, появлялся там крайне редко, поскольку работать не желал, проводя почти все свое время в кабаках да у непотребных девок. Заходил лишь за тем, чтобы получить от тетушки парочку ассигнаций — и снова исчезнуть.
