Гоша, явно получавший удовольствие от нагнетания страха, принялся рассказывать историю за историей, одна жутче другой — о болоте, о ведьме, что живет на нем, о мертвецах, которых находят каждую весну.
— Последней жертвой ведьмы стала внучка мельника. Резвая была девчушка, все ее любили, она часто с моей единокровной сестрой Тосей играла. Потом нашли от нее только скелет. Без головы! Прошло два года, народ уж думал, что все успокоилось, ведьма исчезла или в спячку впала. И вот буквально на днях — сразу два трупа. Пара натуралистов приехали сюда из Петербурга бабочек изучать или что-то в таком роде, да вдруг исчезли. Вещи их нашли около одного из озер, что имеются в этой жуткой местности. Только купаться там не следует — говорят, русалки шалят. А затем и самих натуралистов обнаружили. Мертвыми, конечно! Прямо в озере! Только тела их не на поверхности плавали, а у самого дна были, словно всосало их что-то, да так и не выпускало.
— Наверняка этому имеется научное объяснение, — вставила свое слово Женя. — Например, химический состав воды или какие-либо скопившиеся на дне озерца газы…
— Может, и есть научное, но наши паникеры предпочитают антинаучное, — веселым голосом перебил Гоша, словно чужая смерть доставляла ему определенное наслаждение. — И кто разберется, что правда, а что и нет! Ну вот, почти и приехали.
Женя не заметила, как перед ней возникло имение генеральши Рыбоедовой. Как-то вдруг — раз, и явилось. Виднелся старинный, построенный в восемнадцатом веке дом с колоннами — некогда белыми, а теперь от времени и влаги серыми. Впрочем, различить краски уже нельзя было, потому что солнце неожиданно быстро закатилось за горизонт, и сразу наступила ночь. От чего стало страшно, неуютно.
Когда пролетка вкатила во двор, в глаза Жене бросилось, что хозяйство, может, и большое, но ведомое неумело. Везде царила мерзость запустения. И это было странно — ведь в имении молодой деловитый управляющий.
Именно он первым и встретил их. Звали его Иван Степанович Усачев, и внешне мужчина был далеко не из разряда героев-любовников, каким представляла его себе по рассказам попутчицы Женя, — коренастый тип, с легкой проседью в волосах и с мозолистыми руками. Однако было в нем что-то… бесовское, и Женя догадалась, почему женщины от него якобы без ума. В том числе, по слухам, сама генеральша.
Иван Степанович исподлобья посмотрел на Гошу, и девушка поняла, что мужчины друг друга не выносят. Усачев провел ее в дом. Женя оказалась в большой гостиной и там, в углу, с книгой в руках, заметила девочку лет двенадцати — высокую, нескладную, рыжеватую, далеко не красавицу. Отложив томик в сторону, она подошла к гостье и, улыбнувшись, сказала:
— Добро пожаловать, Евгения Аркадьевна! Меня зовут Тося Рыбоедова. Мама сейчас переодевается, так что извините. Она, надо сказать, любит переодеваться. Прямо-таки как императрица Елизавета Петровна…
Дочь хозяйки имения сразу же понравилась Жене — славная девочка и, что важнее всего, явно умненькая. Когда она вела речь о матери, в словах ее сквозил ироничный тон.
— Я очень рада, что вы к нам приехали! — продолжала Тося. — Однако не удивляйтесь всему тому, что у нас происходит…
Еще до того, как гостья успела спросить, что же именно у них происходит, в зал вошел, поскрипывая сапогами, Гоша.
— Гм, чего-то с ужином запаздывают… — протянул молодой человек. — Пойду, что ли, на кухню, скажу, чтобы поторопились…
Гоша удалился, а вместо него появилась неопределенного возраста сухопарая дама, вся в черном. Презрительно смерив Женю взглядом, она обронила:
— Вы, милочка, для учительницы слишком молоды. Наверняка опыта у вас никакого нет. Поэтому я была весьма удивлена, когда узнала, что Алевтина ангажировала вас, не посоветовавшись со мной!
Женя помнила, что в поместье обитает сестра покойного генерала, Екатерина Филипповна, о которой от своей петербургской хозяйки она слышала много плохого, — заносчивая, язвительная, жестокая особа. Однако, судя по всему, родственница умершего находилась в доме на положении не бедной приживалки, а гранд-дамы.
Поэтому Женя быстро достала из саквояжа рекомендательные письма и протянула их Екатерине Филипповне. Нацепив на хищный нос золотое пенсне, что болталось на шелковом снурке на ее тощей груди, мадам просмотрела их, затем процедила:
— Гм, хвалят вас необычайно. Можно подумать, к нам не обыкновенная курсистка пожаловала, а педагогический гений Ушинский в юбке. Ну, посмотрим, посмотрим… Я распорядилась, чтобы вам отвели комнату в дальнем флигеле.
— Нет-нет, Катя, думаю, Евгении Аркадьевне следует жить поближе к моим деткам, — раздался сдобный голос, и в комнату вплыла Алевтина Илларионовна, облаченная в пышное желтое платье. Она протянула руку Жене, которая сразу заметила интересовавшее ее кольцо с сапфиром. — Вы ведь не против?
Девушка, конечно же, не была против. Однако, бросив взгляд на лицо сестры покойного генерала, отметила: а вот Екатерина Филипповна как раз против.
Следом появился управляющий, и хозяйка чрезвычайно оживилась. Наблюдая за тем, как суетливо Алевтина Илларионовна говорит о каких-то пустяках, Женя подумала, что народная молва права: вдова наверняка является любовницей этого типа.
Что, конечно, не доказывало ее причастности к смерти своего супруга.
До того, как сели ужинать в столовой, Алевтина Илларионовна поднялась вместе с Женей наверх, в комнату своего сына Филиппа, коего все звали Филиппком. Мальчиком он оказался красивым, живым, лет восьми. По причине врожденного вывиха бедра ходил Филиппок, опираясь на палочку или костыль. Женя заметила, что ребенок умен, однако явно страдает от своего уродства. Посему и характер у него несладкий — ребенок швырялся игрушками, грубил, в открытую хамил матери. И Алевтина Илларионовна была не в состоянии с ним совладать.
Попросив хозяйку оставить ее наедине с будущим подопечным, Женя присела на краешек кресла около кровати Филиппка. Тот же, делая вид, будто не замечает гостью, раскрыл книгу и молчал. Женя тоже молчала. Наконец, не выдержав, мальчик спросил:
— И что вам надо? Думаете, из меня человека сделать сможете?
Тон был горький, задиристый.
— Зачем же делать? Ты ведь и так уже человек, — спокойно ответила Женя.
Мальчик отложил книгу.
— А тут все думают, что я ведьмин бастард, — сказал он злобно. — Стоит мне в деревню наведаться, как все врассыпную бросаются. Думаете, меня это задевает? Куда там! Раз боятся, значит, признают, что я сильнее их. И вам меня тоже бояться нужно!
— Почему это? — чуть удивленно спросила Женя. А мальчик вдруг жалобно протянул:
— Ой, у меня нога так болит… А еще пить хочется… Налейте, пожалуйста, воды из того вон кувшина…
Он указал на фаянсовый кувшин, который стоял на подоконнике.
Женя подошла к нему, прикоснулась, желая взять его, и вдруг заметила тонкую леску, что шла от ручки кувшина по стене куда-то вверх. Чуть повернувшись, поняла: стоит ей сдвинуть емкость с места, как на нее обрушится что-то с потолка. Наверняка вода или даже помои.
