Самая выносливая, Тамара, взгромоздилась в лодку первой, помогла вскарабкаться Сусанне. Вдвоем затаскивали упирающуюся Римму. А Солохин в это время работал противовесом — кряхтел, сетовал, что на такие упражнения в духе Ивана Поддубного он не подписывался.
— Где моя юбка? — стонала рухнувшая в лодку Римма. — Она у меня на голове, боже, как мне стыдно…
— Не расстраивайся, милочка, — хихикал Солохин. — Нынче это нормально. Модный в сезоне стиль…
Олег поднес к глазам циферблат — эпохальный, как-никак, момент. Без десяти три — вот же дерьмо, какая долгая ночь… Бабы плакали от радости, когда им вручали детишек, тискали их, передавали Тамаре, чтобы пристраивала на носу. Лодка просела. Возможно, она бы и выдержала еще двоих, но рисковать не стоило.
— Солоха, давай к корме… — понукал Олег. — Выталкиваем эту хрень отсюда… Следи, чтобы ровно шла… Эй, бабы, а ну, пригнулись, а то пробьете мне тут оконную раму… Пригнулись, кому говорю? Римма, у тебя башка лишняя?
Женщины возились, пытаясь сплющиться, раскачивали суденышко. Лодка выплыла из затопленного дома, никому не отчекрыжило голову! Просто праздник души. Инспекторы шли сзади, направляя судно через двор, на цыпочках еще можно было держаться. Солохин охал и чертыхался.
— Ты что там, по горящим углям идешь? — не выдержал Олег.
— Игрушки разбросали, — объяснил, отдуваясь, Солохин. — Машинки железные… — он внезапно вздрогнул. — Блин, меня, кажется, за ногу кто-то укусил… Олежка, КТО тут может укусить за ногу? Пиранья?
Передвигаться пешком уже было невозможно. Пришлось хвататься за корму и ложиться на воду. Лодка выходила на стремнину — ширина проезжей части на улице Лагерной была приличной. Посудина переваливалась с боку на бок, Олег осматривался. Дождь пошел на спад, появлялась бледная видимость. Улицу затопило душевно. От домов остались только крыши. Где-то виднелись коньки приусадебных построек, мачты с антеннами, верхушки деревьев. На крышах шевелились люди. Эта улица практически полностью была застроена одноэтажными домами. Только справа, в отдалении, мерцало двухэтажное строение, покрытое облицованным кирпичом.
— Подъем, старушки… — бормотал Олег. — Чего разлеглись? Мы уже на улице. Тамара, командуй своим отрядом. Там консервная банка, отчерпывайте воду. Да лодку не вздумайте перевернуть… Сусанна, кончай сюсюкать с мальками, займись делом. В лодке весло. Нужно сесть на центральную банку, выровнять судно и грести на север, держась середины улицы, чтобы не зацепить затопленный забор. Давай, Сусанна, ты сильная женщина…
— Олеженька, но в этой лодке нет никакого весла… — стонала Сусанна. — Тут только доска…
— Сусанна, ты женщина сильная, но бестолковая. Доска — это и есть весло. Бери и греби, пока не ткнулись во что-то роковое. Не забывай, что мы хотим на север.
— Олеженька, а, может, вы с товарищем в лодку заберетесь?
— Мы можем, Сусанна… Но в этом случае всему девичнику придется выйти. Боливар не сдюжит всю толпу, догоняешь? Слушай, ты бы не молола языком, а гребла, а?
— Олежка, мне как-то неудобно… — стонал Солохин. У парня отнимались руки. — Может, бабы в воду, а мы в лодку? Привяжем их за шеи…
Временами разбирал смех. Эти бабы не были совсем уж никчемными. Нормальные русские бабы. Сначала нервничают, паникуют, а потом и в избу горящую, и коня на скаку… Сусанна мощно орудовала веслом, отдувалась, будто катила камень в гору. Тамара и Римма попеременно вычерпывали воду. Дети сгрудились на носу, дрожали от холода и страха. Белобрысый мальчонка по имени Тарас — отпрыск Риммы, худенький Галчонок — дочурка Тамары и пухлощекая Женечка. Олег держался — хотя и приходилось постоянно менять руки. Ругался Солохин. Ему вдруг в голову пришла не лишенная смысла мысль, что незачем тащиться за бабами. Они и своим ходом выберутся из зоны затопления. Передохнут на первой попавшейся крыше, а потом короткими заплывами — на север. И бабам будет легче. Мысль была нормальной. Но не сейчас. Соболевский должен проследить, что опекаемые выйдут из опасной зоны, не потерпят крушения, никто не отберет у них лодку. Он нес ответственность за эту публику. Улица Лагерная тянулась вдоль Аргадума и соседних улиц версты на три, конца ей не было. Всю округу затопило невиданным половодьем. От домов остались только вершки. Плавали заборы, фрагменты сараюшек. Абсурдно и уныло смотрелся детский бассейн, выплывший с чьей-то территории и пустившийся в самостоятельное плавание. Мелькнула мысль: пересесть в бассейн. Впрочем, не задержалась — надувная штуковина наполовину спустилась, царапалась об острые доски. «Нужно позвонить Сереге, — подумал Олег, — сообщить, что его «ненаглядные пособия» в целости и сохранности». И так некстати вспомнилось, что телефон остался в затонувшей машине, да и трубка Солохина, по-видимому, тоже. В отдалении стрекотал вертолет — не насмотрелись еще. Никто не сомневался, что помощь на одну из отдаленных улиц Таманска (да еще и на правом берегу) придет в последнюю очередь. Но ведь должна когда-то прийти! В каком свете выставят себя доблестные спасатели?!
— Люди, помогите… — жалобно взывали с крыши саманной лачуги — там грудились человеческие фигуры. — Будьте же людьми, вы… — умоляла женщина. — У мужа нога сломана, больно очень, к врачу ему нужно…
— Возьмите нас с собой… — умоляли с другой крыши. — У женщины температура, ее лихорадит, мы плавать не умеем…
— А у нас бабушка захлебнулась… — ныли на третьей крыше молодые девицы. — Не бросайте, возьмите хоть кого-то из нас…
Сердце обливалось кровью от этих стенаний. Где спасатели?! Все, кто мог убраться своим ходом, все молодые, здоровые, при транспорте — давно это сделали. Остались раненые, бедные, убогие. Если посадить кого-то в лодку, она пойдет ко дну. Совесть от этого очистится? Плакали сестры, им было жаль всех этих людей, но они ведь тоже натерпелись, у них дети! Обменять своих детей на чужих — да ни за что на свете!
— Люди, потерпите… — умолял Олег, извиваясь, чтобы ноги не затянуло под лодку. — Вы ведь не умираете… Продержитесь немного, помощь уже идет…
Вода под ним вдруг как-то странно вспучилась, потянуло на глубину. Кратковременное явление — и все прошло. Водоворот слева, забурлило справа — словно водяной, снуя на глубине, надувал щеки и закручивал воронки. Олег напрягся, похолодел загривок. Беспокойство охватило — тянущее, липкое. Происходило что-то не то. Потемнело вдруг как-то вокруг. От воды исходило нечто… Он сперва не понял, закрутил головой, а когда сосредоточился, услышал, что от воды исходит утробный гул…
Вроде того, как, прикладывая ухо к рельсу, можно услышать приближающийся поезд…
Дыхание перехватило, что за черт? Сдавило грудь, заработали рвотные рефлексы. Солохин тоже что-то чувствовал, беспокойно вертелся. Лодка приближалась к добротному двухэтажному дому с облицовкой. Она уже практически поравнялась с ним, открылся вид на затопленный сад. Гул становился явственнее. От него исходило что-то зловещее, угрожающее. Задрожали поджилки — отнюдь не от холода и напряжения. Мерзкий страх забирался в душу. Он машинально глянул на часы — без двух минут три. Четкая грань между ночью и утром. Он покосился вправо: открылась левая сторона двухэтажного коттеджа, наполовину затопленная добротная лестница на открытую веранду второго этажа. Веранда выходила на северо-восток, видимо, приятно с нее в пять утра любоваться восходом солнца…
