— Не понял, о какой привычке вы говорите…
— О привычке носить галстук.
Кэндзи улучил было момент, чтобы взглянуть на манускрипт, но армянин, оторвавшийся на мгновение от своего сокровища, опять сжал объятия, так что увидеть ничего не удалось.
«Еще один псих, везет же мне», — подумал японец. В этот момент библиотекарь выложил перед ним заказанную книгу ин-октаво.
— Увлекаетесь Африкой? — все так же шепотом осведомился Казангян.
— Не слишком.
— В таком случае зачем вам сочинение Стэнли
[226]
«Through the Dark Continent»?
[227]
— Я исследую истоки Нила. А каков предмет ваших интересов?
Арам Казангян некоторое время молча взирал на него, покусывая кончик пера, и наконец зловеще произнес:
— Если кто-нибудь спросит вас о предмете моих интересов — ни в чем не признавайтесь.
Кэндзи со вздохом поднялся и направился к нише библиотекаря, сделав по пути еще одну попытку разглядеть через плечо армянина, что тот читает. Но Арам Казангян навалился на книгу всей грудью.
— Вы не могли бы сказать мне название манускрипта — а у меня есть основания полагать, что это именно манускрипт, — заказанного вон тем блаженным господином? — спросил японец у библиотекаря.
— Тише!
Несколько голов вскинулись над столом, взгляды устремились на Кэндзи — он говорил слишком громко.
— Прошу прощения, это приватная информация, — развел руками служитель. — Месье Казангян посещает наши залы уже двадцать пять лет. Для нас большая честь, что столь авторитетный филолог трудится над созданием фарси-французского словаря в этих стенах, и хранители в стремлении помочь ему полагают своим долгом по мере сил обогащать фонды арабскими и персидскими рукописями. К сожалению, пока нам еще далеко до библиотек Мекки и Константинополя!
— Но вы хотя бы позволите мне взглянуть одним глазком на этот драгоценный раритет, когда месье Казангян вернет его вам в конце дня? Я сам специалист по суфизму.
— И по Африке?
— Одно не исключает другого.
— Месье Казангян всегда покидает зал в момент закрытия библиотеки и резервирует на завтра те сочинения, с которыми работает сегодня.
— Но это же, в конце концов, не его собственность! — не сдержался Кэндзи.
— Тише, милостивый государь! Пожалуйста, постарайтесь не повышать голос.
Кэндзи временно сдался и отступил к своему месту за столом. Весь следующий час он посвятил измышлению и претворению в жизнь военных хитростей, призванных открыть ему доступ к манускрипту. Он ронял карандаш под стул армянина, просил одолжить ему ластик, садился под хитрым углом, заставляя авторитетного филолога перестраивать крепостные сооружения из фолиантов на подступах к сокровищу. Всё тщетно. Сосед мужественно и ловко держал осаду.
Окончательно капитулировав, Кэндзи изучил маршрут путешественника Стэнли, исходившего африканский континент по стопам доктора Ливингстона,
[228]
потом помечтал о новой встрече с прелестной Эдокси. Между тем стрелка на больших настенных часах исправно отмеряла минуты. Когда сровнялось шесть, японец вскочил с целью завладеть манускриптом или хотя бы взглянуть на него под предлогом помощи, однако Арам Казангян с ловкостью фокусника засунул предмет посягательств между томами энциклопедии и, отринув дружескую руку, отдуваясь и пошатываясь, с триумфальным видом поволок гору книг сдавать библиотекарю.
Кэндзи проводил его взглядом и, нехорошо прищурившись, мысленно послал в согбенную спину вызов. «Еще посмотрим, кто кого», — сказал он себе.
— Терпеть не могу здоровенные статуи с задранными руками, — поделился мнением Жозеф, указав на монумент, прославляющий героизм генерала Монсе.
[229]
Виктор, шагая со своим управляющим по площади Клиши, рассматривал гигантскую афишу: на ней господин в костюме колониста, отвесив челюсть от восторга, пялился на восточный ковер, который демонстрировал ему араб, стоя рядом с верблюдом. Тот же дом был украшен вывеской, вдохновленной работами Шере,
[230]
— на ней дама в кружевах попирала ножкой могильную плиту с огненно-красной надписью:
НА МОГИЛЕ ЗАВИСТНИКОВ
Лавочка самых модных товаров
Магазин Аделаиды Пайе, скромно именующий себя «лавочкой», мог, однако, похвастаться холлом, куда свет проникал через витражный купол, и двумя этажами. На первом, отведенном нижнему белью, тканям и товарам парижского производства, хозяйка командовала двумя продавщицами. На второй вела угловая лестница — там приветливый управляющий принимал покупательниц, желавших украсить наряды бархатными цветами, перьями и — что считалось наивысшим шиком — лисьими хвостами или пелеринами из меха куницы.
Приторная коммерческая улыбка, с которой мадам Пайе встретила двух посетителей, мгновенно сменилась ледяной миной, как только Виктор изложил цель визита:
— Мы репортеры из «Пасс-парту», нам поручено составить литературный портрет покончившего с собой директора театра «Эшикье». Он был вашим близким другом?
— Какая бестактность! — Аделаида Пайе смерила его неприязненным взглядом каре-зеленых глаз. — Похоже, уважение к чужой личной жизни окончательно вышло из моды. Имейте совесть, господа, избавьте меня от подобных разговоров в присутствии клиенток.
Клиентки, увлеченно ощупывавшие ткани и разглядывавшие фасоны, сделали вид, что ничего не слышали. Одна продавщица отмеряла отрез шелка по медной линейке, подвешенной к потолку, и была всецело поглощена этим занятием, вторая охнула:
— Месье Эдмон покончил с собой?! Мадам, но это невозможно!
— Возможно, Камилла. Более того, это установленный факт. Вчера вечером мне протелефонировал месье Мион и все рассказал.
— Ах, мадам, представляю, как вам сейчас тяжело! Мои соболезнования.
— Спасибо, Камилла. Идите же помогите бедной Лизе. Знаю я этих занудных дамочек — заставят вас отмерить двадцать метров парчи, а потом купят тридцать сантиметров люстрина.
— Вы прекрасно держитесь, мадам, — заметил Виктор, — очень достойно переносите горе…
Аделаида Пайе воззрилась на него с подозрением, но, не увидев признаков иронии, заключила, что ремарка была искренней, и, промокнув платочком глаза, скорбно поправила шиньон.
— Какой смысл биться в истерике, ведь это не вернет Эдмона. С тех пор как месье Пайе задавила грудная жаба, я присоединилась к армии вдов и вынуждена сражаться за место под солнцем. Эдмон меня морально поддерживал — увы, это всё, на что он был способен. Этот скупердяй искал моего общества только ради забавы. Знаете, что он имел наглость подарить мне два месяца назад? Контрамарку на место в десятом ряду «Фоли-Бержер»! Вообразите себе, как я там себя чувствовала среди всяких подозрительных типов, любителей полуголых танцовщиц! И подумать только — недавно он изыскал средства на реставрацию театра «Эшикье», вот-вот должен был зажить на широкую ногу. Я рассчитывала получить всё, что он задолжал мне перед нашим окончательным разрывом, но теперь можно поставить на этих деньгах крест!
