— Это очень красивая история о любви зрелого мужчины и девушки с душой не по годам серьезного ребенка, — рассказывала она с кисточкой в зубах. Эта привычка осталась у нее с детства — когда-то маленькая Таша вот так рассеянно покусывала кончик перьевой ручки, пока гувернантка-француженка тщилась внушить ей основы своего языка. Кисточка присоединилась к соплеменницам в стаканчике рядом с палитрой, и Таша продолжила: — Особенно мне понравился момент, когда она ему отдается: «Возьми меня, ибо это мой дар!». И дальше Золя пишет: «Это не было падение — напротив, всепобеждающая жизнь вознесла их на вершину, к сферам чистой радости». Какой щелчок по носу морали, а?.. Виктор, ты меня слушаешь?
— Конечно, дорогая, — закивал он, поспешно сжав часы в кулаке. И услышал щелчок, а ладонью почувствовал, что «луковка» открылась — вернее, что у часов отошло дно.
— О чем я говорила?
— Право слово, как на уроке литературы — ты строгий ментор, я ученик! Ты говорила о… о романе Золя. — Ему уже не терпелось разжать пальцы и осмотреть часы.
— Точно, но о каком?.. Ага, засыпался! Если бы ты проявил хоть толику интереса к тому, что я говорила, знал бы, что речь идет о «Докторе Паскале»! Вот все вы, мужчины, одинаковые — мысль о том, что женщина способна на глубокие самостоятельные суждения, подрывает основы вашего устоявшегося миропорядка! — Оскорбленная Таша не замедлила выместить гнев на кисточках — так тряхнула стакан, что они долго еще покачивались и жалобно постукивали.
— Мы с тобой выше любых обобщений о мужчинах и женщинах, дорогая. — Виктор поднялся с кресла. — Прости мое невнимание — это погода виновата. В моих глазах ты ничуть не уступаешь в способности к глубоким самостоятельным суждениям самому Эмилю Золя. Но ты лучше, потому что ты — богиня. И я приношу тебе жертвы. Вот уже усы принес, Кошку… — С этими словами он обнял девушку за талию, но Кошка, услышав свое имя, запрыгнула с сундука на плечо Таша, и та осторожно, чтобы не уронить незваную гостью, пошла к спальне.
Виктор, воспользовавшись передышкой, немедленно изучил часы. Донце действительно откинулось, на нем крошечными буквами было нацарапано: «Ул. Гизард, д. 4». Таша вернулась, избавившись от Кошки, которая теперь скакала по кровати, пытаясь поймать собственный хвост-полукисточку, и Виктор быстро сунул часы в карман пиджака, висевшего на спинке кресла.
— Должно быть, у меня острый приступ интуиции, свойственной всем женщинам, уж прости за очередное обобщение, но сдается мне, что тебя опять заворожил демон расследования — какой-то ты рассеянный и нервный…
— Меня заворожила ты, дорогая.
— Виктор, за четыре года я неплохо тебя изучила. В последнее время ты даже свой фотоаппарат забросил… И потом… — Таша поколебалась, но все же договорила: — Я встретила Антонена Клюзеля. Мы поболтали, и выяснилось, что ты расспрашивал его об одном убийстве. Значит, опять?..
— Не выдумывай, милая. Антонен так привык распространять слухи через свою газету, что уже не может остановиться. Я же тебе обещал.
— Обещания — ловушки для дураков.
— Вот оно — благотворное влияние Кэндзи! — засмеялся Виктор. — Ты тоже начала говорить афоризмами.
Но Таша даже не улыбнулась:
— Кстати, а что с тем погибшим переплетчиком? Его уже похоронили?
— Дело закрыто, Кэндзи выдали останки в полицейском морге. Он взял на себя все заботы по кремации и сохранил урну с пеплом на случай, если дальний родственник Пьера Андрези все-таки объявится.
— Это хорошо. Ведь вы с Кэндзи были его друзьями?
— Я всего лишь твой дружок, но в иерархии отношений это более почетное место, чем просто чей-то друг, правда? Дружок, который с ума сходит при мысли о том, что под этим пеньюаром ты голая…
Таша позволила себя раздеть, увлечь в спальню… К реальности ее вернул лишь собственный стон наслаждения.
— Я обессилен! — выдохнул Виктор.
— Мой бедный Самсон! Тебя лишила сил моя любовь или сила была в усах?
— Усы я возложил на алтарь твоей любви, так что без разницы… Но если все дело в усах, отпущу их до земли!
— Они будут цепляться за спицы твоего велосипеда, милый. — Таша погладила Кошку, которая во время их любовной баталии с интересом бродила вокруг.
— Ты любишь эту скотинку больше, чем меня, — недовольно поморщился Виктор.
— Конечно, она ведь такая пушистая, а у тебя даже усов нет!
— Злодейка, у меня все ж таки кое-где остались волосы, — похлопал он себя по груди.
Таша нежно обняла его и прошептала:
— «Он принял высочайший дар ее тела как бесценное сокровище, отвоеванное силой его любви».
— Опять Золя!
— Знаешь, как он называет первую ночь своих героев? Брачная, хотя у них не было свадьбы… Я тут подумала и решила, что у нас еще все впереди.
— То есть ты… согласна? — Виктор даже сел на кровати от неожиданности и с надеждой воззрился на Таша.
— Да. Осенью, при условии, что никакой публичной шумихи вокруг этого грандиозного события не будет. Тихо, скромно, два свидетеля, семейное торжество.
— Дорогая, принимаются любые условия!
— Тогда еще два: ты опять отрастишь усы, а то Жозеф и Кэндзи по ним очень убиваются и вообще требуют соблюдения приличий. И ты навсегда забудешь о Пьере Андрези.
— Да, конечно! — радостно выпалил Виктор, незаметно скрестив пальцы.
«Улица Гизард, дом четыре — это где-то рядом с площадью Сен-Сюльпис», — успел он подумать, прежде чем снова набросился на Таша.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Суббота 22 июля
Виктор и Жозеф вышли из желтого омнибуса на перекрестке Одеон и свернули на улицу Сен-Сюльпис, отведенную без остатка продавцам предметов религиозного культа. Делая вид, что поглощен созерцанием риз, распятий, свечей, гасильников в витринах многочисленных лавочек, Жозеф лихорадочно размышлял, как бы поэлегантнее поделиться с месье Легри новостью о примирении с Айрис.
Терпение Виктора кончилось у свечной лавки.
— Что вы там разглядываете, Жозеф? Хотите устроить в «Эльзевире» полную иллюминацию?
— Да вот думаю, понравится ли вашей сестре эта лампадка, потому что…
— Потому что ваша страсть снова вспыхнула неугасимым пламенем?
— О, патрон, как вы изящно выразились, надо будет непременно…
— Непременно использовать это в вашем романе-фельетоне, полагаю? Дарю, мне не жалко. Храните свои любовные тайны, а я приберегу свои, но что-то мне подсказывает, что в ближайшее время судьба будет благосклонна к нам обоим. Идемте же, а то мы никогда не доберемся до цели.
На тротуаре у церкви Сен-Сюльпис калека продавал благочестивые картинки с наставлениями, расхваливая товар скрежещущим голосом под вялый вальсок шарманки. Вокруг фонтана с расположенными одна над другой чашами гуляли малыши под присмотром нянек, которые краем глаза сторожко следили за маневрами экипажей и омнибусов — огромных коричневых из Ла-Виллетт и маленьких зеленых с остановки перед Пантеоном. Фиакры поджидали пассажиров возле общественного сортира за пять сантимов.
