Книга Три изысканных детектива, страница 78. Автор книги Клод Изнер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Три изысканных детектива»

Cтраница 78

Кэндзи Мори любовался гравюрой Утамаро Китагавы, приобретенной в Лондоне. Он только что повесил ее над ларем эпохи Людовика XIII.

— Виктор, что вы скажете о «Красавице, набелившей шею»? Не находите ли вы, что она выглядит как живая? Здесь тонко передано… Да на вас лица нет! Что-то случилось?

— Трагедия. Пьер Андрези погиб. Сгорел вместе с мастерской.

Кэндзи побледнел, попытался вдохнуть — и не смог, грудь как будто пронзили шпагой.

— Кэндзи, вам плохо? Мне нужно спуститься в лавку, там клиенты, но если…

Японец вяло отмахнулся:

— Нет-нет, идите… — И, глядя в спину убегающему Виктору, прошептал: — Смерть выше гор, но она же и тоньше волоска…

Он рассеянно опустился на краешек стола, сдвинул очки на лоб и уставился в пространство.

— Есть промысел в каждом событии. Люди умирают, промысел воплощается…

Перед мысленным взором Кэндзи предстала его возлюбленная Дафнэ. Они снова шли вдвоем по аллее ботанического сада, окружившего хоспис в Челси, он снова слышал ее дыхание. Дафнэ покоится на Хайгейтском кладбище уже пятнадцать лет. Целых пятнадцать лет! Тогда, потеряв ее, он чувствовал себя во власти враждебных сил, которые хотели его поглотить и уничтожить. А потом понял, что смерть уносит только тело, душа же любого человека вечна.

«Мертвые вспоминают о нас, когда мы вспоминаем о них».

Горло перехватило, перед глазами встало другое лицо — Джины Херсон. Эту женщину, мать Таша, наделенную неоспоримой грацией, он встречал всего-то пару раз. Губы сердечком, роскошные золотисто-каштановые волосы… Она напомнила ему Астарту Сирийскую с картины Данте Габриеля Россетти, дышащей эротизмом. Джина выглядела зрелой и уверенной в себе, и это странное сочетание женственности и какой-то почти мужской силы духа безудержно влекло, пугало, обезоруживало его. Кэндзи Мори по натуре был победителем, он всегда добивался желаемого. И одиночество нашептывало ему: «Попытай судьбу!» Но не было и малейшей надежды, что Джина Херсон когда-нибудь станет значить для него больше, чем Дафнэ.


…Таша отставила тарелку кабачков, тушенных в сметане, — есть в такую жару совсем не хотелось. Уж лучше еще немного потрудиться над полотном, оно уже закончено, но можно кое-что подправить. После возвращения из Берлина, откуда она привезла мать, Таша дважды в неделю давала уроки акварели и большую часть свободных дней тратила на иллюстрирование Гомера. Времени на живопись при этом почти не оставалось — она писала картины урывками, как сегодня, вместо обеда, но была счастлива, что помогает матери. Теперь, когда Джина была с ней, не хватало еще двух близких людей — сестры Рахили, которая поселилась в Кракове с мужем, чешским врачом Милошем Табором, и отца, Пинхаса. Отец часто писал ей из Нью-Йорка, и в этих посланиях, исполненных энтузиазма по поводу жизни в Америке, то и дело прорывалось чувство неприкаянности.

Недолгое пребывание в Берлине заставило Таша в полной мере осознать, насколько ей дорог Виктор, и хотя замужество не входило в ее ближайшие планы, девушка уступила уговорам переехать к нему. Их общее жилище состояло из спальни, кухни, туалетной комнаты и фотолаборатории. Помещение во дворе, занятое под живописную мастерскую, при необходимости превращалось в гостиную-столовую.

Узы, соединившие ее с избранником, стали еще прочнее, когда Таша решила писать картины с проявленных Виктором фотографий, — теперь у них появилось общее дело.

Расследование, касавшееся эксплуатации детского труда, привело Виктора к мысли сделать серию снимков на выступлении труппы юных акробатов. Именно тогда его увлекла тема ярмарочных праздников — он открыл для себя новую вселенную. Гуттаперчевые люди, борцы, укротители, шпагоглотатели, пожиратели огня, клоуны, жонглеры и чревовещатели олицетворяли собой некую непостижимую реальность, и Виктор с азартом естествоиспытателя исследовал ее, тем более что Таша была не меньше, чем он сам, зачарована балаганной феерией. Ее вдохновили фотографии карусели с деревянными лошадками. На первом снимке гарцевала компания из двух солдат-новобранцев и их подружек — пышные девицы хохотали, опьяненные вращением; их юбки развевались по ветру. На втором малыш обнимал своего скакуна за шею с таким гордым видом, будто собирался по меньшей мере выиграть дерби в Шантийи. Таша написала две картины, поместив их героев в странные декорации вне времени и пространства — ей захотелось применить на практике советы Одилона Редона. [181] Беспечная поза одной из «кавалеристок», откинувшейся назад, чтобы поцеловать солдатика, по мнению самой Таша, ей особенно удалась. Воздушная фактура напоминала манеру Берты Моризо, [182] зато весьма оригинальной была прорисовка контура.

Виктор относился к их общему делу со всей серьезностью и называл его «наше детище». Дети… Джина настраивала дочь на замужество, внушала, что пора создать семью, ведь ей скоро двадцать шесть. А Таша лишь улыбалась при мысли, что придется предстать на церемонии бракосочетания перед чиновниками в Ратуше и выслушать наставления о женском долге. Она не представляла себя с ребенком на руках. Может быть, через много лет, а пока ей нужна свобода для того, чтобы воплотить в жизнь все, что она задумала. Виктор, со своей стороны, вопроса о браке больше не поднимал. Хочет ли он стать отцом?.. Таша сладко потянулась. Мадам Виктор Легри! Он с ума сойдет от счастья, если она согласится взять его фамилию — это навеки свяжет ее с его фотографиями. И ведь он так старается обуздать ревность. Хотя, конечно, ему случается оступиться, как, например, в тот четверг в марте…

В тот день они были на выставке художника Антонио де ла Гандары в галерее Дюран-Рюэль. [183] Таша внимательно изучала пастели и наброски, долго стояла перед портретами графа Монтегю и князя Волконского. Картина маслом под названием «Дама в зеленом» совершенно околдовала ее мастерством исполнения и переливами цвета, она поспешила выразить свое восхищение художнику, а горячий идальго, поблагодарив ее за комплимент, не преминул окинуть фигурку поклонницы одобрительным взглядом и пригласил попозировать. Тут Виктор с наигранной веселостью сообщил, что его спутница предпочитает рисовать других, а не позировать, и минут десять притворялся, что поглощен созерцанием летучей мыши на карандашном рисунке, однако, судя по тому, как он то и дело косил глазом в сторону Гайдары, можно было не сомневаться в его эмоциональном состоянии…

— Слава богу, ты здесь! Я так беспокоился! — Виктор вбежал в комнату и обнял Таша. Она прижалась к его груди.

— Что случилось?

— Волнения в Латинском квартале и… — Он коротко рассказал о смерти переплетчика.

— Это чудовищно! — Таша похолодела, несмотря на жаркие объятия, — слишком живы были воспоминания о погромах… Улица Воронова залита кровью, повсюду отблески пламени, человек лежит на пороге своего дома, пролетают всадники с шашками наголо… — Это был несчастный случай?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация