– Присядь, – сказал Хромов.
Соловушкин опустился на край кровати, парящей меж светлых больничных стен.
– Доброе утро, – сказал он.
– Правда? – удивился Хромов. – Доброе?
– Это была граната «РГД-5», – сообщил Соловушкин. – Эксперты установили по фрагментам корпуса.
– Пейнтбол, – сказал Хромов.
– Как-как?
– На ней была маркировка. «Paintball Grenade». Надеюсь, майор Криворук этого не заметил. Ему было бы обидно.
– Ему теперь все равно, – сказал Соловушкин.
Его губы плотно сошлись вместе, искривились и дрогнули.
Чертова размазня! Что было бы, если бы все кинулись оплакивать погибших вместо того, чтобы мстить за них?
– Что с Чертановой? – спросил Хромов.
– Она…
– Дальше.
– Она…
– Ты заика, лейтенант? – прорычал Хромов.
– Она умерла, – выдавил из себя Соловушкин.
Хромову показалось, будто в его грудь вогнали кол. Острый и холодный, как сосулька.
– Давно? – спросил он.
– Час назад, – ответил Соловушкин. – Примерно.
– А точно?
– Я не засекал.
– Тогда пошел на хер! – заорал Хромов. – И эту толстую дуру прихвати с собой! – Он ткнул пальцем в полную медсестру, заглянувшую в палату. – Убирайтесь! Все убирайтесь к ебене фене!
Толстушку как ветром сдуло. Младший лейтенант Соловушкин встал, но остался рядом.
– Через несколько часов, – произнес он, – от этой «Орбиты» камня на камне не останется. Так что успокойтесь. Здесь есть кому отомстить за майора Криворука.
Хромов поднял на него тяжелый взгляд.
– Нет, – сказал он. – Не суйся туда, слышишь?
– Послушайте, вы! – взвился Соловушкин. – Майор погиб из-за вас! И не вам здесь распоряжаться, не вам!
Его трясло. А Хромов стал непрошибаем, как танк. Сказывался вкаченный ему наркоз.
– Не искри, – посоветовал он. – Соберись.
– Собрался. И что?
– А то, что не фиг истерики закатывать, – жестко произнес Хромов. – Ты мент, а не баба базарная.
– Минуту назад тут кто-то вопил как резаный, или мне показалось?
Отважившись на эту реплику, Соловушкин весь побледнел и подобрался, словно готовясь шагнуть в пропасть. Хромов помолчал, глядя на него, а потом посоветовал:
– Не перенимай у старших плохие привычки. Думаю, у тебя своих собственных хватает.
Савушкин переступил с ноги на ногу.
– Допустим. – В его голосе все еще звенела обида. – Дальше что?
– Дальше? Репортеров обзвони, вот что дальше. Чтобы ни одна падла не написала про «взрыв, унесший две человеческие жизни».
– И что даст эта конспирация?
– Не перебивай, – сказал Хромов. – Я хочу, чтобы журналисты узнали, что погибли трое. Майор Криворук, Анжелика Чертанова и я, Константин Хромов. Три человеческие жизни. Врубился?
– Врубился, – ответил Соловушкин. – И что потом?
– А потом проведи профилактическую работу с медперсоналом. Пусть зарубят себе на носу: я и моя напарница скончались по прибытии. Пусть бирку прицепят в конце концов.
– Какую бирку?
– На большой палец ноги, – сказал Хромов. – Правой или левой – без разницы. Главное, что я скончался. Не приходя в сознание. Ты понял?
– Да, – ответил Соловушкин после недолгого замешательства.
– Пусть медики используют любой неопознанный труп, – продолжал Хромов. – А прессе нужно дать понять, что тут была замешана ревность. Публика это любит.
– Это точно. – Младший лейтенант Соловушкин кивнул. – Здорово придумано. Что-то еще?
– Нет. – Хромов откинулся на подушку.
– Я тоже хочу принять участие в операции.
Соловушкин напоминал маленького мальчика, напрашивающегося поиграть со старшими ребятами. Но игра была слишком опасной.
– А ты уже участвуешь, – сказал Хромов. – Задание получил? Так действуй, лейтенант. Ступай. Меня что-то в сон клонит.
Этот сон был тяжелым обмороком.
Когда дверь за младшим лейтенантом Соловушкиным захлопнулась, все погрузилось во мрак, а потом запиликал телефон, и больничная палата вновь наполнилась светом. Хромов захлопал глазами, приходя в себя.
Звонил Щеглов. Он был подавлен. Оказалось, что минувшей ночью погибли еще двое: сотрудники ФСБ, присматривавшие за коттеджем из соседнего дома.
– По всей видимости, – говорил Щеглов, – они выскочили на улицу и попытались задержать убегавшего преступника. Обоих нашли мертвыми.
– Из чего он их? – спросил Хромов, не дожидаясь дифирамбов в честь героев, погибших на боевом посту.
– В том-то и дело, что голыми руками, – сказал Щеглов. – Одному шею сломал, второго так саданул в грудь, что сломал ребра и повредил сердце.
– Ничего себе! – оценил Хромов. – Мастер рукопашного боя. А твои орлы что же? Драться не обучены?
– Я бы не сказал. Спортивные ребята. Бокс, самбо, карате. Убийца должен быть настоящим асом, чтобы с ними справиться.
– А они должны быть настоящими олухами, чтобы броситься на задержание без оружия?
– Не сообразили спросонья, – стал защищать своих сотрудников Щеглов. – Молодые были.
– Теперь молодыми и останутся, – жестко произнес Хромов. – Навсегда. Еще какими-нибудь сюрпризами порадуешь? – Он машинально вспомнил предсмертный тост Криворука. – Приятными…
– Звонили из Москвы. Пообещали в Дагестан сослать. А я тут при чем?
Нет в этой истории невиновных, подумал Хромов. Каждый из нас что-то упустил, что-то недоглядел.
– Не бзди, майор, – грубо произнес он. – Прикрою.
– Спасибо.
– Когда-нибудь сочтемся.
Хромов оборвал разговор. Не прошло и пяти секунд, как мобильник заиграл оду 007 Джона Барри. Хромов выругался.
– Да? – сказал он в трубку.
– Караганда, – откликнулся Второй. – Доигрался?
Хромов провел рукой по голове, проверяя, насколько успела отрасти щетина.
– Не-а. Игра еще и не началась.
– Ты где?
– В кроватке.
– Все нормально?
– Ага, – сказал Хромов самым будничным тоном. – Только Анжелика откинулась.
– Какая Анжелика?
– Лейтенант Чертанова, из ФСБ. Напарница моя.
Второй помолчал.
– Да знаю я, – проворчал он. – Хоть не зря?
