– Масолов уже здесь?
– Нет. – Леночка Штанько поправила рукой длинные волосы и достала сотовый. – Позвоню еще раз.
– Да, Леночка, позвони. Будь добра. Накладок быть не должно.
Лена набрала номер.
– «Абонент недоступен». Наверное, попал в пробку, – пожала плечами Леночка. – Буду названивать.
Я просматривала подготовленный материал.
В комнату заглянул режиссер программы – Валерий Кошман. Чем-то он напоминал большого лохматого пса: с буйной шевелюрой и неряшливой бородой. Он носил растянутые свитера, обтягивающие его арбузный живот и брюки, висевшие нам нем мешком.
– Уже все готово.
– Да иду.
Я показала глазами на телефон. И Леночка понимающе кивнула головой.
– Валер! Ты вчера смотрел передачу?
– Нет. А что?
– Мне показалось, что второй сюжет несколько затянут. Можно было сократить. По крайней мере, на одну треть. А то получилось… провисание.
– Согласен, – кивнул он головой. – Небольшой недочет.
Бородатый Валера Кошман работал со мной уже три года, и мы понимали друг друга с полуслова.
– В следующий раз смотри внимательней.
– Понял.
Я глянула на часы и обратилась к Леночке:
– Как Масолов?
– Не отвечает. – В голосе Леночки слышалось плохо скрываемое волнение. – Куда он подевался?
– Что происходит? – громко спросила я, ощущая закипающее раздражение. – Почему ты не связалась с ним накануне?
– Я звонила… мы договаривались… – От волнения у Леночки слова вырывались бессвязным потоком.
– Не знаю. У меня скоро эфир, а ты ничего не подготовила.
– Проблемы? – вставил Кошман.
– Главного гостя нет до сих пор. И никакой связи с ним. Как в воду канул.
– Может, пробки? – высказал предположение Кошман. – Все на дачи на своих клячах добираются. Мое Дмитровское шоссе, например, с начала мая все забито. В любое время дня и суток. Не проедешь, не протиснешься. Блин, любители свежего воздуха.
Эти слова о пробках привели меня в жуткое раздражение.
– Не знаю. – Я снова демонстративно посмотрела на часы. – Время поджимает.
– Ладно, я пошел, – мотнул кудлатой головой Кошман. – Жду в зале.
Заглянула мрачная редактор – Маргарита Павловна.
– Оль! Там перестановки есть.
– Какие?
– Ну… то, что ты заявила. Материал с Масоловым не пойдет. Сегодня у тебя другой расклад.
– Не поняла… – Я медленно поднялась со стула.
– Я сказала, что этот материал отложен. Будет Захаров.
– Почему меня ни о чем не поставили в известность? Вы соображаете, что делаете? Диденко у себя?
Маргарита Павловна кивнула:
– Да. У него сейчас важные звонки. А потом он собирался отъехать. Или отменит все в связи с предстоящим эфиром…
Эти слова я уже не слышала. Я неслась по коридору, боясь опоздать и не застать Диденко. Мне повезло. Я ворвалась в кабинет начальника, несмотря на протесты секретарши Анжелы, высокой пышногрудной брюнетки. При моем появлении Диденко скривил губы.
– Да, Оля. Я тебя слушаю. У тебя что-то срочное?
– Можно сказать и так. – Я села в кресло и закинула ногу на ногу. – Я хочу спросить вас: почему меняют сетку программы и не ставят меня в известность?
– Я как раз и собирался это сделать.
Диденко было невозможно сбить с толку или поймать врасплох. Он был одним из тех, кто в перестройку подсуетился и вовремя расстался с партбилетом, а также с партийными убеждениями. Его бросили возглавлять массмедиа, и он довольно скоро освоился с этим участком работы, помня о золотом правиле каждого карьериста: «Прогибайся под теми, кто выше тебя, и иди по трупам тех, кто ниже». Диденко с успехом делал и то и другое и поэтому прочно обосновался на одном из центральных каналов, стал его бессменным руководителем.
– Что-то еще? Ты, кажется, должна быть уже в гримерной.
– Совершенно верно. Но мы с вами вчера говорили…
– О том, что говорили вчера, значения уже не имеет. С твоим архитектором уже связались, и его эфир отменили. Через пятнадцать минут у тебя программа. Будет сам Захаров. Задашь ему вопросы и про наследие, и про создание партии. Только не нападай рьяно, так, аккуратненько. А тот материал c архитектором… – Он немного помедлил, а потом после хорошо рассчитанной паузы добавил: – Пойдет в другой раз. Иди готовься. И еще… я тебя как раз собирался вызвать: пленка в эфир не пойдет.
Я была ошеломлена.
– Может быть, вставить кусочки для цитирования?
– Нет, – отрезал Диденко.
– А что я буду говорить?
Он пожевал губами и поднял на меня рыбий взгляд.
– Пусти легкий намек: «По нашим данным», «согласно информированным источникам» и все в таком духе. Поняла?
– Да. – Я встала и пригладила волосы. – До свидания.
– Всего хорошего, – буркнул он.
Вернулась я к себе уже немного поостыв. Я человек подневольный, и против руководства, увы, не попрешь и выше головы не прыгнешь. А сейчас мне нужно как следует подготовиться, чтобы не ударить перед Захаровым в грязь лицом. И здесь по позвоночнику впервые с начала всей этой истории прошел липкий холодок. А не затеяла ли я абсолютно бесперспективную бузу, к тому же чертовски опасную? Захаров не из тех людей, c кем можно безнаказанно шутить. Но мой журналистский инстинкт в данном случае взял верх, и поэтому я ввязалась в драку, не подумав. Я тряхнула волосами. «Раньше надо было думать, голубушка, – ехидно сказал кто-то внутри меня. – Раньше…»
Вошла гримерша Эвелина – с ярко накрашенными губами и платиновыми волосами, отчего она была почти копией Мэрилин Монро.
Эвелина всегда особенно чутко чувствовала мое состояние и теперь, видя, что я не в духе, осторожно кашлянула.
– Ольга Александровна!
– Да-да, Эля, приступайте…
Руки Эвелины – пахнущие детским мылом и тальком – колдовали над моим лицом.
– Говорят, сейчас сам Захаров приедет, – cказала она извиняющимся тоном. – Это так?
«Как же, как же, – cо злостью подумала я. – Небожитель, царь и герой в одном лице. Бог».
– Говорят… – стиснув зубы, сказала я.
– Я его видела в двух программах – он очень фотогеничен.
Захаров предпочитал лишний раз не светиться на экране, видимо, помня присказку: «Большие деньги любят тишину». Но слухи о создании партии заставили его выйти из подполья, и первый комок, брошенный в его сторону, – мой репортаж. Как же он рассвирепеет после этого. На секунду я зажмурилась от страха. Может, надо было дать отбой?
