– Я уже объяснил. Я сам не знал, чего хочу. Все сложно. Ситуация непростая.
– Ты подписал договор аренды больше чем неделю назад. Договор подписал! Какие тут сложности?
– Так ты все же знала. Все это время.
– Я не поверила. Не думала, что ты решишься.
Они оба орут, швыряя слова сквозь пространство лет. Тодду периодически хочется уступить, сказать, что это все была огромная ошибка, что он сам не знает, что на него нашло. Он понимает, что и Джоди думает о том же – она хотела бы этого, и в какой-то мере, может, даже ждет, – чтобы весь этот ужасный бардак оказался лишь бурей в стакане и завершился демонстративным прощением, а позже, вечером, они бы отправились в город, выпили бы крюшона, а потом пошли гулять вдоль реки под луной. Приятная картина, и Тодд готов был согласиться.
Джоди без предупреждения взвывает и накидывается на него с кулаками. Тодд вдвое больше ее и без труда ловит ее запястья. Она замахивается и коленкой, но он удерживает ее на расстоянии вытянутой руки. В конце концов Джоди устает, и он отпускает. Волосы у нее разлохматились, лицо искривилось, дыхание сбилось. На них смотрят люди. Тодд оглядывается в поисках Фрейда и замечает его в кустах неподалеку, тот роет яму, как и всякий приличный пес – задом кверху, размахивая хвостом и быстро копая лапами.
– Ладно, – говорит Джоди. – Иди собирай вещи. Даю тебе десять минут. Когда я вернусь, чтобы тебя не было.
11. Она
Северное полушарие поспешно отворачивается от солнца, ночи становятся длиннее, дни короче, что она воспринимает как придуманное специально для нее наказание. Пронизывающие ветры нагоняют дождь и туман, свистя в деревьях, колотя по окнам. Листья, еще неделю назад зеленые, теперь лежат на тротуарах, по цвету напоминая мочу и кал. Такие резкие перемены погодных условий кажутся Джоди издевкой, поскольку ее внутренние часы причиняют боль с каждым ударом и каждый день кажется тяжким грузом, который приходится тащить на собственной шее.
Открывая глаза по утрам, когда щека лежит на подушке, а дыхание подобно мягким волнам, первым делом она видит стоящее в углу пухлое кресло с широким сиденьем и приземистыми подлокотниками, его чехол из глянцевого шелковистого хлопка с узором из темных и светлых лиан. Она, как ребенок, поднимается взглядом по этой лозе, мысли отстраненные, как будто в приятной задумчивости – до наступления того момента, когда Джоди вспоминает о необходимости вставать и начинать новый день, и перспектива эта кажется ей жестокой и бессмысленной.
Что любопытно, боль вызывает не столько его отсутствие. Раньше она часто засыпала до его возвращения, а когда просыпалась, как правило, Тодда уже не было. Больше всего ее беспокоит нарушение привычного распорядка. Раньше она часами изучала кулинарные книги, составляла меню, закупала все необходимое, вносила изменения в его любимые блюда, и теперь ей этого не хватает. К тому же на ее плечи лег вес забот, которые раньше на себя брал он – прогулка с собакой после ужина, ремонт ее машины. Даже выбрасывать пакет в мусоропровод кажется ей тягостной обязанностью, которую на нее не должны были бы взваливать. Ежедневная газета тоже представляет из себя проблему. Джоди перестала складывать ее после прочтения и оставлять на кофейном столике для Тодда, и теперь ее иногда шокирует отсутствие газеты на обычном месте. Временами она подходит к его шкафу и перевешивает пиджаки. Однажды достала из ящиков все майки, встряхнула, заново сложила и убрала.
Да, смена распорядка дня ее подкосила, но что еще хуже, большая часть вещей, радовавших ее раньше, теперь не приносит никакого удовольствия. Выйти на улицу и посмотреть, что за день выдался. Погладить шелковистые уши собаки. Надеть итальянскую рубашку из плотного хлопка и застегнуть маленькие перламутровые пуговки. Она утратила интерес ко всему этому, и теперь, махая рукой швейцару на выходе из холла, Джоди думает лишь о том, как он наверняка ее жалеет и любопытствует, что же произошло. Она не сомневается, что о ней в доме судачат и распускают сплетни. Она заметила, что соседи стали относиться к ней иначе, пусть это видно лишь только по тону голоса, когда они с ней здороваются, или по тому, как их взгляд задерживается на ее лице.
Дин оставляет ей длинные сообщения на автоответчике, и от этого становится только хуже, поскольку к ее горю добавляется и его. Джоди понимает, что Дину, как и ей, досталось – это был удар исподтишка – и, может, ему от громкой брани и крика становится легче, но боль Дина – не ее проблема. Естественно, с учетом ее профессии, Джоди частенько приходится сталкиваться с подобным стереотипом, ведь люди как будто думают, что цель всей ее жизни – выслушивать их жалобы.
Теперь самое приятное для нее время – это работа. Джоди стимулируют трудности, с которыми она сталкивается в кабинете, нравятся сложные ситуации, преподносимые ей клиентами – их жизненные задачи, как они начинают сбавлять бдительность, учатся доверять, но потом их накрывает волна сопротивления. Некоторые из них более закрыты, чем другие, но, по большому счету, если человек обратился за помощью, значит, он хочет измениться, значит, душевная боль достаточно сильна, чтобы начать прикладывать какие-то усилия. Клиенты пробуждают в Джоди лучшее. С ними она и сама себе нравится больше, особенно сейчас, когда ее собственный мир претерпел такое потрясение, а оптимизм угас. С клиентами ей удается быть спокойной, восприимчивой, сострадать им, а они вознаграждают ее своим прогрессом, движением вперед. Джейн Доу недавно сказала по поводу своего мужа: «Когда он говорит мне, что делать, я чувствую себя в безопасности. Думаю, моя подчиненная позиция нужна мне для защиты». Поразительно. Джейн впервые осознала свое положение, поняла, что в своей семейной жизни она не столько жертва, сколько полноценный участник, а это важный шаг на пути самоосознания. Более того, тут также стало ясно, почему она все это терпела, хотя самому этому факту Джоди не удивлялась. Существует множество причин, почему женщина остается с мужчиной, даже когда понимает, что его не изменить, и может с уверенностью предсказать, какова будет их последующая совместная жизнь до самого конца. У ее матери тоже были свои причины. У каждой женщины они есть.
Было время, когда Джоди говорила про Тодда так: «Он – моя слабость. Я питаю к нему слабость». И себе самой, и друзьям, словно оправдывалась. Сейчас слишком уж насиловать себя ради мужчины не принято, теперь взгляд на отношения более эмансипированный. Идеология приносить собственные ценности на алтарь любви изжила себя. И даже терпение сверх определенного предела уже не особо проповедуется, хотя когда два человека изо дня в день живут бок о бок, пропитываясь жизненными установками друг друга, какие-то жертвы неизбежны. В конце отношений ты уже не тот человек, каким был в начале. Когда Джоди в чем-то обвиняла Тодда, а он извинялся, и они плакали, потом снова говорили, что любят друг друга, и так раз за разом, ей не казалось, что она от чего-то отрекается, ведь все-таки это Тодд, а он был ей важен. Ей даже нравилось, когда он бунтовал, оставаясь верным самому себе. Но он никогда не бывал в этом жесток. Ей никогда не пришло бы в голову назвать Тодда злым или мстительным. Наоборот. Если Тодда обидеть, он обязательно даст тебе еще один шанс, а если обижать его сотню раз, он даст тебе сотню новых шансов. Но Тодд всегда старался жить так, как ему захочется, и ей оставалось лишь принимать это, даже понимая, что она повторяет путь матери. Хотя Джоди делала другие выборы, жила в другие времена, получила психологическое образование, благодаря нему узнала, что ноша передается из поколения в поколение, но столкнулась именно с теми проблемами, которых намеревалась избежать.
