И когда надо будет заботиться о ребенке, Наташа станет другой. Переключится с него на беспомощного младенца. Тодд ждет этого момента с нетерпением, а пока он как минимум должен стараться быть снисходительнее и сговорчивее, потому что, по сути, она же с собой не может ничего поделать. Ведь она сейчас как бушующее море гормонов, все ее инстинкты обострились, Наташа сражается за лучшее гнездо и эксклюзивные права на самца. Возможно, у нее просто период временного умопомешательства, и Тодд абсолютно не хочет ей перечить и мешать, ведь они преследуют общие цели. Он рано решил отстаивать свое право на свободу – теперь Тодд это понял. Что он должен сделать, так это объясниться ей в любви и попросить вернуться домой.
25. Она
Искать покупателей в Сети оказывается проще, чем она думала. Торговля подобными вещами там процветает; народ буквально в очередь выстраивается, чтобы встретиться с Джоди в Институте Искусств или «Кристал Гарденз» и отсчитать банкноты за ее товар. Когда она идет на сделку, дом приходится оставлять без присмотра, но выбора нет, и, как выясняется, эти выходы Джоди очень радуют – ледяной ветер, от которого слезятся глаза, запах пищи, стоящий возле кухонь ресторанов, толпа людей, снующих в общественных местах, – ведь она изголодалась по всякого рода ощущениям.
Поначалу возникала проблема с вопросом подлинности. Отвечая на объявления, ей писали нечто вроде: «Кольцо мне нравится, но где гарантия, что оно настоящее?», «А вдруг это не оригинал?», «А если возникнут какие сложности? Вы дадите свой номер телефона?». Но, оказывается, не всем есть до этого дело. Может, они сами ювелиры, дилеры или какие-нибудь эксперты. Джоди не знает, потому что не задает вопросов.
Давать адрес электронной почты, встречаться с покупателями лично – это неизбежный риск, и чтобы его нивелировать, она надевает старую куртку и шерстяную шапку Тодда. Такая полумаскировка служит последним штрихом в ощущении киношности происходящего. Замешкавшись возле Магритта
[16]
на третьем этаже в крыле современного искусства, она высматривает мужчину с усами шеврон, либо сидит на скамейке у высоких фонтанов и ждет женщину в красных кожаных перчатках, и ей кажется, что она играет какую-то роль, участвует в театральной постановке. Эта игра отвлекает внимание. Джоди просто нужны деньги; не обязательно думать, на что они пойдут. Вернувшись домой, она кладет их в растущую, к ее радости, кучу, хранящуюся в черном кожаном чемодане от Луи Виттона, который она подарила Тодду и которым он никогда не пользовался.
Джоди думает, что Элисон попросит залог, но в итоге отдает ей всю сумму сразу. Потому что Элисон так захотела, а она на данный момент ее лучшая подруга. В любом случае, эти деньги ничего не значат. Они тоже все равно что театральный реквизит, бумажки из «Монополии». О проданных вещах Джоди даже не думает. Они как-то утратили для нее свою притягательность, она перестала интересоваться ими кроме как их покупательной силой. Даже к чемодану она стала относиться лишь как к контейнеру, где лежат деньги. Она отдает его Элисон в придачу, даже не задумываясь.
Научившись добывать наличность, Джоди стала меньше беспокоиться за ближайшее будущее, и, как оказывается, весьма вовремя, поскольку на следующий день после завершения сделки с Элисон ей звонит Стефани:
– Миссис Джилберт, хотела вам сказать… вам, наверное, лучше знать… что Тодд закрыл все ваши кредитки.
– Ага, – отвечает Джоди, – понятно. Все?
– Да. Все, – Стефани говорит тихо и торопливо, таким голосом обычно рассказывают секреты. – Я решила вас предупредить, ну, чтобы это не застало вас врасплох. Прошу, не говорите ему, что я вам позвонила.
Джоди это внезапно смешит. Тодду не пришло в голову, что в эту игру могут играть двое. В любом случае, у нее есть собственная кредитка, что иронично, ведь Джоди раньше использовала ее в основном для того, чтобы покупать ему подарки. Например, тот чемодан от Луи Виттона, хотя это было не самое экстравагантное ее подношение. Однажды она купила ему на день рождения лошадь и курс верховой езды. Вот что порой приходит ей в голову. Джоди думала, что он сможет отвлечься от работы, начнет проводить время на свежем воздухе, заниматься спортом. Поначалу он загорелся, но надолго его, разумеется, не хватило.
Положив трубку, Джоди начинает плясать от радости, но она постепенно угасает, и в итоге остается лишь контраст мелочно закрытых кредиток и размаха начатой ею акции, невероятного плана, на осуществление которого она уже набрала денег. Какие-то внутренние голоса нашептывают ей подумать обо всем этом хорошенько, пока есть время, но ее охватили фаталистические настроения, и делать шаг назад совершенно не хочется. В глубине души Джоди понимает, что пересекла черту дозволенного, что ей надо бы обратиться за помощью, и она уже думает о Джерарде – о том, что можно его найти. Но отмахивается от этой мысли. Он уже, несомненно, вышел на пенсию и живет где-нибудь во Флориде или Мексике, к тому же, чем он сможет ей помочь на этом этапе? Надо было продолжать к нему ходить, когда была такая возможность, завершить курс терапии, дойти до ее естественного завершения.
Он хорошо работал; в этом Джоди никогда не сомневалась. Он открыл ей глаза на ситуацию с Райеном, помог принять реальность, избавиться от привычки идти против фактов. В итоге только благодаря Джерарду она смирилась с тем, что Райен будет жить по-своему, делая собственный выбор, что все, что она для него хотела – материального и личного благополучия, – это достойные цели, но ему они не подходят, что в основе ее волнения за брата лежит осуждение, а осуждать других – это все равно что умышленно наносить им вред. Джоди поняла, что уважать различия людей – это не просто считаться с ними; нет, тут надо отказаться от собственных ограничений и предвзятых мнений, перестать думать, что ты обязательно прав, а другие исключительно не правы, что мир был бы куда лучше, если бы все думали так же, как ты.
Джоди нуждалась в уважении, и Джерард щедро давал ей похвалу. Он восхищался ее целеустремленностью и проницательностью, поощрял ее за то, что она бросила самой себе вызов и работает над собой. Такой прогресс оказался неожиданным, с учетом того, что до начала работы с терапевтом она считала, что с ней все в порядке, а вот с Райеном что-то не так.
После этого достижения Джоди с Джерардом взялись за работу со свежими силами. Они бесконечно долго разговаривали о ее детстве, каково ей было расти средним ребенком и девочкой, от того, что родители от нее многого не ждали, а она удивила их превосходной успеваемостью в школе и в итоге стала и профессионалом, и домохозяйкой. Несомненно, склонность к конкуренции у нее была. Они обсудили, от кого она что унаследовала: любовь к домашнему уюту от матери, методичность и внимание к деталям – от отца. Оказалось, семья наложила куда больший отпечаток на ее развитие, чем сама Джоди предполагала.
Терапевтические сессии были увлекательными, даже приятными, но Джоди начала склоняться к мысли, что ее переоценка отношений с Райеном – все же апофеоз их работы с Джерардом, что больше они уже ничего значительного не достигнут. Из-за этого она стала нетерпелива, даже начала скучать и высказала Джерарду предположение, что лишь зря тратит его время. А в глубине души Джоди боялась, что она – пустышка, что ей, к сожалению, недостает глубины и наполненности. В какой-то момент она буквально расстраивалась из-за того, что ее детство было не особо ужасным, что отец ее не бил, а мать не пила. В иные дни она многое готова была дать за пережитую депрессию или приступы страха, отклонения в пищевом поведении, низкую самооценку, резкие перепады настроения, панические атаки. Если бы она хотя бы заикалась или с маниакальной страстью мыла руки. А она даже к прокрастинации склонности не имела. Шли недели, и ее нормальность уже стала поводом для шуток. Джоди приходила на терапию и начинала жаловаться: «Доктор, я люблю своих родственников и счастлива. Что мне делать?» А Джерард отвечал: «Не беспокойся. Я тебя вылечу».
