— У младенца были черные волосы и голубые глаза. Но никаких особых примет, родинок, родимых пятен не имелось.
Линетт слушала, как женщина зачитывает сведения о ее дочери, стараясь не пропустить ни одного слова.
— Пожалуйста, что с ней? Где она?
— Я сейчас это и ищу.
Монахиня подошла к другому шкафчику и начала перекладывать бумаги там. Видимо, найдя то, что нужно, она принялась читать про себя, потом на минуту застыла.
— О!
Линетт сковал ужас.
— Что? В чем дело? — забеспокоилась Линетт. Она была едва жива. Волнение сковало ее.
— Дело вот в чем. Здесь нет карточки девочки. Ее забрали из приюта.
На этот раз она подошла к большому шкафу и, открыв дверцу, что-то там принялась искать. Монахиня поочередно выдвигала маленькие ящички и просматривала их содержимое. Наконец она отыскала нужную карточку, прочитав ее, кивнула.
— Да. Семейная пара удочерила ее, когда девочке было всего несколько месяцев от роду.
Сердце Линетт пронзила острая боль. Все-таки, направляясь в приют, в глубине души она надеялась, что дочь ждет ее здесь. Она бессознательно схватила за руку Хантера, и он крепко сжал ее.
— Кто ее забрал? — спросил Хантер. — Где она сейчас?
Сестра Матильда спрятала карточку обратно в ящик.
— Извините. — Она задвинула ящик и закрыла дверцу шкафа. — Нам нельзя давать такую информацию. Все держится в строгой тайне.
— Но… — начала было Линетт, — но это мой ребенок! Мне нужно знать! — Она вскочила со стула.
— Извините, — повторила монахиня, сохраняя каменное выражение лица. — У нас такие правила, я ничего больше не могу сделать. Так будет лучше.
— Лучше! Кому?
— Ребенку. Да и всем, кого это касается. Иногда мать отдает в приют своего ребенка, а потом ее начинает терзать чувство вины, и она возвращается, чтобы забрать его. Но едва ли это будет справедливо по отношению к супружеской паре, удочерившей девочку. Мы не имеем права забрать ее у них.
— Справедливо!? — воскликнул Хантер, вскочив на ноги и подходя к женщине. Лицо его было мрачным и угрожающим, и монахиня непроизвольно попятилась.
— Хотел бы я знать, насколько справедливо украсть у матери ребенка? Насколько справедливо сказать ей, что он умер? Она ни разу не видела ее, не держала на руках… Это по-вашему, справедливость?
— Хантер! — крикнула Линетт. Когда она услышала, как Хантер защищает ее, на душе стало теплее. Но она не должна позволить Хантеру запугать или разгневать монахиню, в руках которой находятся ключи от шкафа, а им необходимо любыми путями получить нужные сведения.
— Ведь это не вина сестры Матильды, что у меня украли ребенка. И… Я уверена, что есть правила, которых она обязана придерживаться.
— Правильно. — Монахиня утвердительно кивнула.
Хантер обернулся к Линетт.
— Ты что, сошла с ума? Какого черта…
— Хантер!
Линетт гневно посмотрела на него. Он поморщился, но замолчал и отошел в сторону, скрестив руки на груди. Линетт повернулась к монахине и очаровательно улыбнулась.
— Извините, сестра Матильда. Но вы должны понять, что наша ситуация немножко необычна, не похожа на другие. Я не отдавала вам своего ребенка. Меня обманули. Страшно обманули.
— Я в этом не сомневаюсь. — Выражение лица женщины говорило, что она думает как раз обратное.
— Но это не меняет принятого у нас порядка. Если ребенок усыновлен или удочерен, мы не можем открыть тайну его местонахождения никому.
— Но вы не имели права отдавать ее! Она моя дочь! Я не отказывалась от нее. Права матери важнее всего, не так ли? — голос Линетт срывался от отчаяния. — Я должна ее найти! Должна ее вернуть!
— Вот именно поэтому мы и не можем вам сказать, где она. Что же делать тем людям, которые стали ей матерью и отцом? Она их дочка вот уже девять лет. Она выросла, считает их своими родителями. А теперь, если объявится настоящая мать, это принесет страдания многим и, прежде всего, ребенку.
— А я не страдала эти девять лет?! — воскликнула Линетт. — Разве мне не было больно?
— Очевидно, для нее это не имеет значения, — мрачно вставил Хантер. — Идем, Линетт. Она нам ничем не поможет. Ты же видишь!
Он обошел Линетт и монахиню, направляясь к дверям.
— Нам нужно переговорить с настоятельницей, — продолжала настаивать Линетт.
— Настоятельница скажет вам то же самое, — ответила сестра Матильда. Она придерживается неукоснительно наших строгих законов.
Хантер с минуту смотрел на нее.
— Вы не особо-то проявляете христианское милосердие, верно? — выдавил он хриплым голосом.
Если было бы возможно, монахиня стала бы еще напыщеннее. Ее просто распирало от важности в данный момент.
— Я считаю, что не вам об этом судить, сэр. Мне кажется, что кто-то поступил чрезвычайно легкомысленно, заводя ребенка и не думая о его будущем.
— Нет, не легкомысленно. Хотя и несколько неправильно. — Глаза Хантера были холодны и жестки. — И, поверьте, теперь он расплачивается за это каждый день своими страданиями.
Линетт подошла ближе к монахине и умоляюще заглянула ей в глаза.
— Пожалуйста, сестра. Я умоляю вас помочь нам, она просила жалобным голосом, чуть не плача.
Сестра Матильда взглянула на Линетт, затем отвела глаза в сторону и покачала отрицательно головой.
— Извините. Я не могу.
Сердце Линетт оборвалось. Неужели она проделала весь этот путь для того, чтобы точно узнать, что потеряла дочь теперь уже навсегда?! Боже мой, что ей дальше делать? Как жить дальше?
Глава 16
Линетт обернулась к Хантеру, её лицо горело злостью и отчаянием.
— Хантер!
— Пойдем. — Он взял ее за руку и повел к выходу. — Нужно идти. Здесь мы ничего не добьемся.
— Но, Хантер, мы не можем уйти! — запротестовала Линетт, останавливаясь и упираясь.
Ему пришлось почти силой вести ее к двери. В этот момент он заговорил с ней тихим голосом.
— Брось, Лин. Она никогда не даст тебе сведения. Не упорствуй, так будет разумней, — уверял он.
— Но, Хантер! — голос Линетт стал сиплым, а по щекам заструились слезы. Я должна попытаться! Должна что-то сделать!
— Но ты же видишь! Все бесполезно. — Хантер через плечо обернулся к монахине.
— До свидания, мэм. Спасибо, что уделили нам время.
Сестра Матильда кивнула.
— До свидания. Я уверена, что если вы получше подумаете, то сами поймете, что это наилучший для всех выход.
