Глаза Энэлайз наполнились слезами. Как ужасно чувствует сейчас себя ее гордый муж, находясь на глазах у всех в таком жалком виде!
Она не стала разглядывать дальше с палубы, как его будут заносить на корабль, а развернулась и пошла к Джонни.
Сын сразу же бросился ей в объятия и начал что-то лепетать ей на ухо. Но, полностью поглощенная Mapком, она почти не понимала. Она боялась даже обернуться, чтобы не встретиться своим взглядом с враждебным взглядом мужа, хотя уже прошло достаточно времени, и Марка должны были занести в его каюту.
Энэлайз оставалась на палубе до тех пор, пока корабль не отчалил. Мэй уже давно забрала ребенка, уставшего от обилия новых впечатлений и увела его в каюту, а Энэлайз все ходила по палубе и, только абсолютно устав, спустилась к себе. Она очень хотела навестить мужа, но понимала, как сейчас он переживает отъезд, и новый поворот своей судьбы, и поэтому его лучше не беспокоить.
А Джонни, как они встретятся? Ведь один раз Марк уже напугал сына! Может быть и не надо им здесь на корабле встречаться? Энэлайз совсем не хотела, чтобы Джонни привык пугаться отца, у которого не было к сыну никаких теплых чувств.
Но все-таки придется их знакомить и надо будет это начинать здесь, на корабле, где она в любой момент сможет вмешаться и утешить Джонни. Ведь им предстоит жить под одной крышей. И, может быть, Джонни растопит сердце отца, ведь и тогда он кричал не на мальчика, а на свою сестру.
Марк, конечно, очень беспокоится, что его шрамы и неподвижность испугают ребенка. Он стыдится своей беспомощности перед всеми, а перед сыном ему особенно плохо, но если он допустит к себе ребенка, детская непосредственность Джонни, его лепет, его бесконечные вопросы возможно поднимут настроение Марка и помогут ему, перенести путешествие. Возможно, он полюбит сына, и эта любовь даст новый стимул к жизни. Марк, лишенный спиртного, заключенный в каюту, наверняка, будет постоянно злиться, а Джонни отвлечет его от черных мыслей.
И решив завтра же представить их друг другу, Энэлайз наконец-то уснула.
Утром Энэлайз, одев и покормив сына, пошла с ним гулять на палубу и начала ему объяснять:
— Мой милый, помнишь, я говорила тебе о папе? Твой папа был командиром и сражался на войне. Он очень храбрый и хороший человек.
Джонни внимательно посмотрел на маму. Он что-то помнил и знал, что у всех детей должны быть «мама» и «папа». Но у него «папы» не было — он был на войне.
— Мой мальчик, мой дорогой мальчик, твой папа, наконец, вернулся с войны, но он был сильно ранен и теперь очень болен. У него болят ноги и рука, и он не может ходить, а на лице у него большой шрам… Это тот человек, которого ты видел в доме у дедушки.
Мальчик нахмурил свои бровки.
— Он кричал…. — вспомнил Джонни.
— Это потому, что он испугался. Он испугался, что не понравится тебе из-за своего шрама. Но вообще-то он очень хочет тебе понравиться. Когда тебе, Джонни, снится страшный сон, ты пугаешься и кричишь — вот и папа тогда испугался.
Джонни все так же внимательно смотрел на маму, а та продолжала:
— Ты хотел бы с ним встретиться? Он очень хочет повидать тебя. Папа здесь, рядом, вон за той дверью. Очень скоро мы будем жить все вместе.
Мальчик кивнул головой в знак согласия, и Энэлайз, ободряюще ему улыбнувшись, постучала в каюту Марка.
Им открыл сержант Джексон. Энэлайз попросила его подождать на палубе, пока она поговорит с мужем. Выражение лица сержанта совсем не было дружелюбным, и он молча прошел на палубу.
Энэлайз поняла, что Джексон считает ее холодной, рассчетливой дрянью, после того, как слышал ее последний разговор с Марком.
Но уже давно Энэлайз решила для себя, что на осуждение других людей нельзя обращать внимания, если хочешь добиться своей цели. Этому ее научила трудная жизнь, начавшаяся со встречи с Марком.
Она решительно вошла в каюту, крепко сжимая в своей руке ручку Джонни. Марк лежал в постели. Заметив их, он, ничего не говоря, стал рассматривать Джонни.
Его сын одной рукой держался за руку матери, а в другой крепко держал игрушечного солдатика.
— Папа?.. — неуверенно произнес Джонни.
Марк побледнел и бросил на Энэлайз негодующий взгляд. Она уже была готова повернуться и увести мальчика, но спохватилась.
«Никакой жалости, он должен начать новую жизнь — рано или поздно, — твердя это сама себе, Энэлайз не увела сына, а пропустив его вперед, оставила на середине каюты, а сама быстро ушла и плотно закрыла за собой дверь.
Марк тяжело вздохнул и посмотрел на ребенка. Он боялся, что Джонни сейчас закричит и убежит вдогонку за матерью. Но, к его удивлению, ничего подобного не произошло.
Без всякого страха Джонни прошел вперед и внимательно посмотрел на отца. Потом, подойдя еще ближе, он протянул Марку свою игрушку.
— Солдатик, — сообщил мальчик, как будто Марк мог принять ее за что-то другое.
Марк, облизнув пересохшие вдруг губы, ответил:
— Да, я вижу. Очень красивый солдатик.
— Ты…. — сказал мальчик и указал ручкой на Марка.
— О, ты даришь мне этого солдатика? — полыценно спросил Марк.
Джонни покачал головой:
— Нет. Ты тоже солдат.
— Ах, да, да… Я был солдатом, — сухо произнес Марк. Что он мог еще сказать двухлетнему малышу?
А Джонни смотрел на него все так же внимательно, как будто проверял что-то.
Марку тоже было интересно рассматривать сына. Он ни в чем здесь не мог упрекнуть Энэлайз — мальчик рос храбрым и смышленым, как настоящий мужчина.
Он был так похож на Марка в детстве — такие же черные волосы и темные блестящие глаза, упрямый подбородок. И в его маленькой фигурке и в его походке чувствовалось тоже что-то фамильное. Маленький Шэффер, его сын!
Какое-то странное чувство овладело Марком. А мальчик тем времнем, совсем осмелев, вскарабкался на постель и сел рядом с ним. Он сидел, болтая своими маленькими ножками, и рассматривал с любопытством шрам на щеке у отца. Сердце у Марка заныло. Он ожидал, что мальчик испугается и заплачет, но Джонни очень осторожно дотронулся до сине-багрового рубца и спросил:
— Что это такое?
— Шрам, — светил Марк. — Несколько острых кусков металла от снаряда угодили мне в лицо и разрезали его так.
Джонни нахмурил бровки и спросил:
— Больно?
Марк облегченно вздохнул. Его сын не напугался шрама, он только им интересовался.
— Сейчас не больно. Было больно, когда все случилось, — произнес Марк.
— А ты — мой папа? — спросил мальчик, удовлетворив свой интерес по поводу шрама.
— Да, я твой папа, — ответил Марк. Ребенок некоторое время переваривал всю эту информацию молча, а затем спросил:
